Стилист
Шрифт:
В таких импровизированных занятиях на курсах молодого преферансиста дни проходили быстро и нескучно. Правда, прерываться приходилось, когда приезжал Коротков. Сегодня Юрий явился ближе к вечеру, когда теплая компания собиралась садиться за ужин.
– Поешьте с нами, – гостеприимно предложил Черкасов.
Вечно голодный Коротков с завистью принюхался к запаху жареной курицы с чесноком и специями, но от еды отказался.
– Михаил Ефимович, какой у вас распорядок уборки квартиры? – спросил он.
– В каком смысле? – растерялся Черкасов.
– Да в самом прямом.
– Это из-за блокнота? Думаете, я должен был его найти, если не сам спрятал?
– Михаил Ефимович, не нужно догадок, ладно? Отвечайте на вопрос, пожалуйста.
– Окна я мою два раза в год, весной и ранней осенью.
– А полы?
– У меня всюду линолеум, кроме комнаты, я его мою примерно два-три раза в неделю.
– Понятно. А в комнате?
– Господи, я не понимаю, какое это имеет значение…
– Михаил Ефимович, мы же договорились, что вы будете отвечать на мои вопросы, а не задавать мне свои.
– В комнате у меня ковер. Я его чищу пылесосом где-то раз в месяц. И зимой, когда снег выпадет, выношу на улицу и выбиваю.
– А пол?
– Когда снимаю ковер, пол мою во всей комнате, а в другое время только открытые участки. Чтобы снять ковер, надо мебель двигать.
– Значит, пол под ковром вы моете один раз в год?
– Совершенно верно.
– Когда вы это делали в последний раз?
– Когда? – Черкасов задумался. – В начале декабря, пожалуй. Да, еще Олег был жив. Точно. Он помогал мне сдвинуть мебель и свернуть ковер.
– Поточнее можете вспомнить?
– Надо посмотреть календарь. Это могло быть только в субботу или в воскресенье.
– Хорошо, Михаил Ефимович, с этим пока все. Скажите, вам часто приходится бывать на стройках?
– На стройках? – неподдельно удивился Черкасов. – Нет. Что мне там делать?
– Значит, специально вы там не бываете?
– Нет.
– А мимо проходить случалось?
– Наверное. – Он пожал плечами. – Я как-то внимания не обращаю на это. Иду себе и иду.
Коротков вытащил список Коли Селуянова, разложил на столе карту Москвы и начал подробно выспрашивать Черкасова обо всех его передвижениях за последние несколько месяцев. Времени это заняло много, упоительный запах курицы с чесноком стал заметно слабее – видно, еда остыла, а может, ее уже и не осталось. Всего строек, на которых в интересующее сыщиков время использовался бетон той самой редкой марки, было четыре, включая «Мечту». И если верить словам Михаила Черкасова, ни на одной из них он не был и даже близко не проходил.
Если Черкасов лгал, то нужно было скрупулезно обследовать местность вокруг этих четырех объектов в поисках места, где он держал похищенных юношей.
Если же он говорил правду, то нужно было понять, каким образом грязь с одной из этих строек попала в его квартиру.
И хорошо было бы при этом решить, верить Черкасову или все-таки не верить.
Экспертиза хороша тем, что позволяет получать ответы на самые разные вопросы. Но плоха тем, что ответы эти приходится ждать довольно долго. Примерно месяц. Если быстрее –
Образцы грунта с четырех объектов уже лежали у экспертов, но рассчитывать на немедленный ответ было бы верхом неоправданного оптимизма. Единственным, на что приходилось надеяться, был факт нахождения дела Черкасова на контроле у руководства ГУВД. Под это традиционный месячный срок сократили до десяти дней. Казалось бы, что такое десять дней? Да ерунда, и говорить не о чем. Но только не в тех случаях, когда тебя ежедневно вызывают на ковер, требуют отчитаться о проделанной работе, а над твоей головой как дамоклов меч висит угроза скандала на национальной почве. Отец Валерия Лискина, чей блокнот был обнаружен в квартире Черкасова, оказался человеком энергичным и инициативным, а в лице журналиста Гиви Липартии он нашел понимание и поддержку, так что разгромная, разоблачительная статья о царящих в милицейских кругах равнодушии, бездеятельности, непрофессионализме и, главное, антисемитизме уже была написана и ждала своего часа. О чем разгневанный Лискин не замедлил сообщить руководству ГУВД.
Всю тяжесть этой ситуации полковник Гордеев мужественно нес на себе, стараясь не дергать подчиненных и не мешать им работать. Он знал, что оперативники делают все, что нужно и как нужно, они, не дожидаясь результатов экспертизы, осматривают каждый куст и каждый закоулок в районе четырех строек, как уже завершенных, так и текущих. Опрашивают всех знакомых Черкасова, выясняя, не упоминал ли он когда-нибудь о том, что бывал в одном из этих четырех мест. Проверяли по своим каналам, действительно ли Олег Бутенко в свое время присвоил большую партию наркотиков и скрылся, чем вызвал гнев наркодельцов. В общем, каждое сказанное Михаилом Ефимовичем слово будто под микроскопом рассматривали.
А Гордеев ходил к генералам, выслушивал в свой адрес комплименты, больше смахивающие на угрозы и упреки, багровел, пыхтел, злился, огрызался, но терпел. Потому что хорошо понимал генералов. Они боялись скандала.
– Вы что, не можете выбить признание из этого Черкасова? – раздраженно спрашивали руководители у Гордеева. – Чем вы там вообще занимаетесь?
– Мы ищем доказательства его вины. У нас нет уверенности, что маньяк – он.
– Тогда на каком основании вы его разрабатывали? Если его фамилия попала к журналистам, значит, вы работали с ним очень серьезно. И одного из потерпевших он признал. Чего вам еще нужно?
– Мы ищем доказательства, – упрямо твердил Гордеев.
Что еще он мог им сказать?
Настя пришла домой в десятом часу. Алексей встретил ее неожиданным вопросом:
– Дорогая, ты в почтовый ящик давно не заглядывала?
– Давно. Мы же ничего не выписываем, а писем нам не пишут. Теперь все больше по телефону общаются. А что?
– А ничего. Если бы ты туда заглядывала хотя бы раз в неделю, ты бы узнала, что у тебя номер телефона с завтрашнего дня изменится. Тебе извещение пришло с телефонного узла и провалялось в ящике дней десять. Хорошо, что хоть у меня ума хватило посмотреть.