Стирающие грани
Шрифт:
– Это случилось еще когда твой дед ходил без штанов.
Симон поднял на меня свои синие, как вечереющее небо, глаза, полные удивления. И столько непроходимой – недетской - тоски вдруг заплескалось в них, что мне показалось, что она сейчас выплеснется через край.
Мне почему-то стало не по себе.
– Ей, малец, ты чего?
Симон отложил свою лепешку и вдруг поник, словно с него сдули весь воздух.
– Я знал, что так и будет… Но не мог не попробовать, - вдруг еле слышно прошептал он.
– Что значит – знал? Знал – о чем? – удивился я.
– Что я никого здесь не найду… Что она обманула меня.
Он снова посмотрел на меня глазами взрослого человека.
– Все, к чему я прикасаюсь, рушится. Мне даже казалось, что я сам себе снюсь, что я – ненастоящий, - горько сказал мальчик.
– Что-то я тебя совсем не понимаю. А ну давай - по-порядку!
– Так в том то и дело, что нет никакого порядка! – вдруг выкрикнул он.
– Все это время у тетки меня мучили кошмары, и ее дети избивали меня каждый день. Я мечтал, что вырвусь оттуда и вернусь в город, к сестре, которая вдруг чудом у меня нашлась. Но сколько бы я не расспрашивал у тети Руди, она твердила мне одно и тоже, словно больше ничего не знала о своей двоюродной сестре: сестру звали Малена, ее отца – Гунт, он был башмачником, а у меня отца не было. Они жили на улице Башмачников в Дубках за Семиглавцем. И все умерли в пожаре – кроме нас с сестрой. Сгорела вся улица, а я так испугался пожара, что стал полоумным – поэтому так плохо соображаю… и убежал. Все. А когда я просил рассказать что-нибудь еще о моей матери, она просто проганяла меня.
Мальчик вздохнул.
– Они все меня ненавидели…. И однажды, дождавшись тепла, я удрал от тетки. Переночевал в лесу, и за это время понял, что не знаю о своих родных ничего, кроме того, что сказали тетка и сестра. Я не мог понять, почему она не пришла за мной. Я не знал даже, куда именно надо идти… Я испугался. И решил утром вернуться обратно.
Симон вдруг замолчал, нервно теребя одной рукой большой палец другой. Даже уши у него, кажется, покраснели от внутреннего напряжения.
– И чем эт закончилось? Они тебя снова поколотили?
Мальчик только замотал головой. Он с трудом подавлял свое – непонятное мне - волнение.
– Нет, - наконец выдохнул он. – Они меня не узнали…
Теперь уже мои уши, кажется, поменяли цвет, а глаза стали вдвое больше.
– Эт как же это? Может, они решили так тебя наказать?
– Нет! – со слезами в голосе повторил Симон. – Они смотрели на меня, как на полоумного, а тетя Руди кричала, что никакой двоюродной сестры у нее в помине не было. А когда я начал кричать от страха и непонимания, они спустили на меня собаку…
– И что, собака тебя тоже не узнала? – осторожно осведомился я. От всего этого рассказа дурно пахло бредом.
– Собака узнала – не стала кусать. И тогда они собаку побили. А меня прогнали…
– Жуть, - отмахнулся я, почему-то вдруг явно увидев маленького Симона, который стоит, ссутулившись, в дверях, а огромная жирная тетка спускает на него собаку…
– Но я думаю, что они нарочно это сделали, чтоб избавиться от рта лишнего, - вдруг твердо заявил я, находя непонятным событиям вполне нормальное объяснение.
– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил мальчик.
– Конечно! А как еще это объяснить? Иначе – ни в какие ворота не лезет.
– А я уже думал – что это я с ума сошел, - признался Симон.
– И самое худшее – как ни пытался вспомнить – ничего не получалось. Только тени, огонь… и эта башня.
– Ну… Башня могла быть и другой – мало ли на свете похожих башен? И если у тебя все в голове перемешалось, то ты мог легко попутать. Но, если там все же что-то есть, то рано или поздно все станет на свои места, - сказал я пареньку то, что еще вчера повторял себе.
– А сейчас мы пойдем к башмачнику и выясним все, что сможем.
В глазах Симона снова появилась надежда – и мне почему-то стало легше на сердце.
«Шрам, мрак тебя покрой! Нельзя быть таким сентиментальным!» - с досадой заявил внутренний голос. «Да ну тебя – сам знаю,» - в тон ему так же мысленно ответил я, собирая свои пожитки.
Проходя до узким улочкам этого городка, я искоса наблюдал за мальчишкой – но, судя по всему, все окружающее было для него так же ново, как и для меня.
Местный башмачник – светлобородый мужчина преклонных лет, на паренька посмотрел с интересом, но о его родне тут он никогда не слышал – как и о другом башмачнике.
Побродив по городу до обеда, нам пришлось признать, что, скорей всего, тупоголовая тетка Руди просто перепутала название города.
– Может, есть город с похожим названием, или другой Дубок, - успокаивал парнишку я, однако лицо его стремительно превращалось в каменную маску – он только слабо кивал мне в ответ, не проронив ни слова с тех пор, как мы вышли из дома башмачника.
Наконец я не выдержал – и, остановившись, одним резким движением взял Симона за плечи и тряхнул:
– Хвать киснуть! Ты эт чего? Жил же ты без сестры, и еще проживешь! А может – найдется она еще, никто ведь не знает дорог Судьбы, верно?
Симон только слабо кивнул в ответ, пряча глаза, полные слез.
– Ну хочешь – со мной пойдем? А там, гляди, пристроишься где-нибудь, мир ведь - он большой, - сказал я, наблюдая стремительную перемену в лице мальчика – его и без того большие глаза теперь стали, словно два блюдца – сияющих синевой.
– Мне… Что – правда можно пойти с тобой? – едва выговорил он.
– А чего там? Пошли, если хочешь. Я правда, и сам толком не знаю, куда идти…
– Ты правда ВОЗЬМЕШЬ МЕНЯ С СОБОЙ? – еще раз переспросил мальчик, и только теперь до меня дошло, что он боялся не потери родственницы, а потери просто ориентира в этом большом и непростом мире, где даже собственному рассудку нельзя было доверять полностью… Сейчас единственной опорой для него был я.
– Возьму, если вытрешь сопли и престанешь умирать на ходу, - подтвердил я, пряча улыбку за суровым видом.