Стирающие грани
Шрифт:
Я хотел вспомнить себя, хотел найти свой дом, но вместо радости мысль о том, чтобы отправиться в Ггехт, почему то вместо надежды несла какую-то печать безнадежности.
Я действительно не знал, чего хочу на самом деле.
– У тебя еще будет время разгрести эту кучу, - вдруг – как всегда, неожиданно, включился внутренний голос.
– А пока не трепыхайся и решай проблемы по мере их прибавления, - добавил он с каким-то скрытым злорадством.
– Не сомневаюсь… насчет прибавления… - вслух согласился я, уже засыпая. «Благодарность Судьбе – если есть она на свете – не смотря на все мои недостатки, сон у меня - чисто орочий – крепкий, глубокий и без сновидений», - думал я, погружаясь в приятную расслабленность.
Но зря я надеялся на это - именно в эту ночь увидел свой первый сон…
…Небольшая повозка тряслась по ухабам дороги; они приближались к городу. Худая измученная лошадка с трудом переставляла ноги. В повозке сидели двое взрослых – отец и мать, а также двое чисто умытых и одетых в чистое детей – все сидели с краешку, как вороны на ветке, ведь посредине, старательно укутанные сеном, лежали горшки – большие и маленькие, раскрашенные яркими красками и совсем простые – на любой вкус. Этот нехитрый товар они собирались продавать сегодня на базаре и на вырученные деньги обзавестись новыми покупками.
Глаза детей, несмотря на ранний час (едва светало) светились от восторга. Еще бы! Они так старались, чтобы заслужить эту поездку вместе с родителями сюда, в город. Мальчик постарше уже когда-то был в городе, а для девочки этот раз был первым.
Они въехали в город сквозь торговые ворота – предназначенные для крестьян, кем они и были, и торгового люда.
Раскрыв рты, дети смотрели на мощеные камнем улицы и громады домов и башен, возвышающиеся над их головами. Взрослые же чувствовали себя неуютно, и спеша поскорее добраться к базару, то и дело понукали усталую лошадку.
Торговая площадь уже была полна голосами, телегами, зычными окриками торговцев и смешением всевозможных запахов.
Оставив детей сторожить телегу в ряду таких же приезжих крестьян, отец и мать осторожно извлекли из вороха сена связки горшков и, строго-настрого запретив детям отходить от повозки даже на шаг, осторожно двинулись в сторону торговых рядов.
Время тянулось медленно; возбуждение и любопытство сменилось усталостью, и дети уснули.
Когда они проснулись, солнце уже стояло высоко над их головами. Медленно поднималась пыль, мычал и рыкал скот, а там, на базарной площади, толпа стала втрое гуще. Один раз мать наведывалась к ним, но сразу же ушла, и никакие уговоры взять их с собою не подействовали.
Но стояло матери скрыться в толпе, как мальчик решительно спрыгнул с повозки и, не обращая внимания на испуганные протесты сестры, отправился «осмотреться».
Девочка осталась одна.
Сжавшись в комочек, она сидела в сене, пытаясь побороть тревогу и свой детский страх перед одиночеством и незнакомым местом.
Чтобы успокоить себя, она стала напевать под нос какую-то песенку и плести браслетик из тонких стебельков свежего сена. Она так увлеклась своей работой, что чужой голос, прозвучавший прямо над ней, заставил ее едва ли не подпрыгнуть от неожиданности.
– Здравствуй, девочка.
Расширенными от испуга глазами девчушка смотрела на молодого мужчину, подошедшего так близко, что его неровное дыхание касалось ее щеки.
– Не бойся меня, - полушепотом сказал он. – Я хочу попросить тебя об одной услуге… Я хорошо заплачу за нее… Ты поможешь мне?
Перепуганная, толком не понимая, что от нее хотят, девочка только робко кивнула головой. Незнакомец куда-то очень спешил; это было видно по его нервным, порывистым жестам. Черные и вязкие, как смола, его глаза затягивали взгляд.
– Я дам тебе это, - мужчина протянул девочке небольшой сверток, обернутый куском фиолетовой ткани.
– Спрячь это как можно лучше, и не показывай никому, иначе тебе может грозить опасность.
Дрожащими руками девочка схватила сверток и сунула его под сено, подальше от чужих глаз. Незнакомец оглянулся; на них никто не смотрел, словно на эти несколько минут повозка с девочкой и стоящий рядом мужчина стали пустым местом.
– Вот, возьми, - от отстегнул от пояса тяжелый мешочек с монетами и тоже протянул его девочке. Это твоя награда. Получишь еще столько же, когда я вернусь за тем, что дал тебе. Спрячь это где-то у себя дома, только так, чтобы никто не нашел. А когда придет время, я приду и заберу это у тебя. Договорились?
Девочка опять кивнула, все еще слабо веря всему происходящему.
– Как зовут тебя, дитя? Откуда ты?
– А.. Ая. Ая из Розовки, это недалеко отсюда… кажется, – девочка наконец-то нашла в себе силы ответить.
Незнакомец на минуту задержал на ней цепкий, внимательный взгляд, словно оставляя в памяти отпечаток ее образа: светлые, цвета соломы, тонкие волосы, выгоревшие на солнце ресницы и брови, загоревшие почти до черноты тонкие кисти рук, бедное серое платьишко и большие, ярко-голубые глаза.
Он неожиданно улыбнулся и добавил почти ласково:
– Не бойся, все будет хорошо, можешь мне поверить. Тебе ничто не угрожает до самого дома. А там.. будь умницей и просто сделай то, о чем я тебя попросил. Это важно.
Ая в ответ закивала головой, все еще слабо осознавая происходящее с ней.
– Можно взять это? – он осторожно подобрал оброненный ею недоплетенный травяной браслетик.
– Но я его еще не доделала…
– Не важно.
Незнакомец еще раз оглянулся.
– Я найду тебя, Ая из Розовки, - были его последние слова.
Еще через мгновение он пропал так же незаметно и быстро, как и появился.
Ая оглянулась. Все шло своим чередом: лениво переговаривались мужики на двух соседних повозках; кормила грудью орущее дитя молодая дородная крестьянка по другую сторону, сидя прямо на горе мешков с зерном. Никто, кажется, не заметил ни странного незнакомца, ни того, что он что-то передал Ае.
Девочка осторожно запустила руку под сено и нащупала твердый бок свертка. Он там, на месте, куда она его и положила. И слабое позвякивание монет в кожаном кошельке тоже не давало повода сомневаться в их реальности. Дрожа от страха и волнения, она спрятала кошелек туда же, на самое дно повозки, и для надежности села сверху.