Стирающие грани
Шрифт:
– Не знаю. Меня так называли со времени… Неважно.
– То есть, ты не знаешь своего настоящего имени? – она словно читала мои мысли, но это почему-то меня совсем не удивило.
– Не помню. Как и много другого.
Женщина многозначительно покачала головой, словно такой ответ открыл ей многое.
– Кто вы? Мы были знакомы раньше? – осмелился спросить я. Не знаю, почему, но что-то такое неуловимо близкое, до боли знакомое было в этом блистающем существе…
В ответ она только неопределенно улыбнулась.
– И да, и нет… Ты же все равно не помнишь.
– Что вам нужно? – наконец спросил я прямо, всей душой желая прервать этот странный разговор.
Мне хотелось, чтобы она наконец-то закрыла за собой дверь, и чтобы вместе с ней ушло это непонятное наваждение, укутавшее меня удушливым облаком. Кажется, еще чуть-чуть, и я заплачу, зареву, как раненный зверь, не понимая сам причины нахлынувшей беспроглядной тоски…
И вместе с тем мне страшно не хотелось, чтобы она уходила.
Вместо ответа незнакомка вдруг подошла ко мне и коснулась прохладной ладонью моей щеки, обезображенной шрамом, который вдруг сделался таким ненавистным, хотя раньше я почти не обращал на это внимания.
От ее прикосновения я вздрогнул, как от удара.
– Уходите… Если вы пришли просто поиздеваться надо мной, то вы опоздали. Это уже сделала природа… и обстоятельства.
– Глупый…
Ее тонкая рука продолжала гладить мою рожу, и – неужели мне показалось? – на ее прекрасном лице засветилась какая-то грустная нежность.
– Бедный мой глупый орк… Какие сны тебе снятся?
– Я не вижу снов. Словно проваливаюсь в бездонный черный колодец…
У меня не хватило сил отстранить ее ладонь, и я покорно принял игру, сути и правил которой не понимал. Только бы она еще постояла рядом, хоты бы минуту. Даже если все происходящее – жестокая и злая шутка, пускай! Пускай хотя бы минуту я не буду об этом знать, пока ее пальцы скользят по шершавой коже абсолютно лысого черепа…
– Ты страдаешь…
Я непроизвольно вздрогнул, как от удара. Она не спрашивала, она была в этом уверенна. И мой ответ тут не был нужен.
– Кто ты?
Мой вопрос был скорее рвущимся изнутри стоном, облаченным в голос.
Незнакомка повела плечами.
– Я не хочу тебе лгать. А правду сказать все равно не могу… Пока не могу. Единственное, что ты должен знать – видимость обманчива. И часто мы совсем не те, кем кажемся. И наше тело это еще не есть мы. Тело – только оболочка, настоящее – то, что внутри. Считай меня тенью…
– Нет… Я не могу ошибаться… Ты кажешься мне самой прекрасной мечтою, какая только может быть на свете, и я уверен, что это так и есть, что бы не скрывалось под твоею маскою…
Это был бред, звучавший дико из уст чудовища, но мне было уже все равно. Я вдруг просто отпустил себя, больше не подавляя то, что с самого первого взгляда на эту женщину сжигало меня медленным пламенем. Закрыв глаза, я медленно обнял ее за плечи, ожидая удара или смеха, но вместо этого она обняла меня в ответ.
И такими родными были эти объятия, словно я знал ее тысячу лет..
– Уходи… Пожалуйста, уходи… - просил я, но вопреки своим же словам сжимал ее в объятьях, как хватается обреченный за руки палача.
– Зачем ты просишь меня уйти, если хочешь, чтобы я осталась?
Ее нежный шепот струился сладким ядом, и я вбирал его всем своим существом, вдруг затрепетавшим от несбыточной надежды.
– Или нет?
– Больше всего на свете…
– Тогда просто поверь мне… и раздели со мной эту ночь…
Все происходящее казалось слишком прекрасным безумием, чтобы в это поверить. И я не верил, не верил ни минуты, но ее обжигающий поцелуй был последней каплей, оборвавшей нить хоть какого-то рассудка…
Была ли пришедшая безумным порождением моего взбесившегося воображения, или мечтой, спустившейся с небес, чтобы пролить нектар – или яд на мою израненную, покрытую шрамами душу, или просто пресыщенной своевольной стервой, которой зачем-то понадобилось пополнить список разбитых сердец самым уродливым из всех возможных – мне уже было это неважно. Она целовала меня, и в бездонных вспыхивающих омутах ее глаз не было ни отвращения, ни жалости, способной убить – хотя сейчас я принял бы даже это… Но она не жалела меня, и не боялась; и когда я сам стал целовать ее, она не отвернулась и не отстранилась.
Одежда медленно оставляла ее тело, оказавшееся еще более прекрасным, чем можно было себе представить. И испепеляющий вихрь ночи накрыл с головою все, что осталось от моего умирающего рассудка…
Холодный рассвет предательски заглядывал в узкую прорезь окна. Сквозь полуприкрытые веки я смотрел на дрожащее зарево, предвещающее рождение нового дня. Я не хотел открывать глаза, чтобы убедиться в том, что ЕЕ нет рядом – я и так чувствовал это, вместе с леденящею пустотою внутри сердца. Она ушла – улетела, растворилась от прикосновения сырого дыхания занимающегося утра.
Некоторое время я лежал так без движения, вспоминая каждой пядью томящегося тела ее прикосновения и ласки. Мне совершенно не хотелось думать о том, кем была моя ночная гостья и где она теперь. Достаточно было и того, что она была, как была эта невозможная ночь, от которой теперь остались только воспоминания, которые я буду беречь – беречь на самом дне души, как бесценное сокровище. И совсем неважно, что я так и не узнал ее имени. Важно только то, что если мне придется умереть завтра, я знаю, о ком будут мои последние воспоминания…
Но блаженный полусон был прерван голосом Симона, насильно возвратившим меня к реальности. Уже проспавшийся и, как всегда, растрепанный, Симон осторожно заглянул в мою спальню. Старая дверь при этом противно заскрипела, впуская вместе с мальчиком запах подгорелой тушеной капусты, долетавший, по видимому, из кухни.
– Эй, Шрам, хватит дрыхнуть! Просыпайся!
– Не называй меня больше Шрамом, противный мальчишка, - отозвался я нехотя, не открывая глаз.
– Это не имя, а собачья кличка.