Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

Лучше бы Глиф послал ему стрелу в грудь, острие железное, каменное или костяное - кружащийся полет, длина древка идеально отмерена, дерево элегантно соответствует тетиве лука.

В лагере собралось около трех десятков отрицателей. Если им есть что рассказать, рассказы шепчутся неслышимо для Нарада, рты шевелятся за масками, а тем временем спокойные, доводящие до безумия приготовления идут и идут. Круг за кругом за...

Глиф присел рядом с ним.
– Нарекаю тебя Дозорным. На нашем старом языке ты Йедан.

Нарад хмыкнул: - Только этим и занят.

–

Нет. На время ночи, когда ты пробудишься. Встанешь и пройдешься по лагерю. Время ночи, когда собирается то, что тебе досаждает. Нервы трепещут. Тобой овладело беспокойство, которому нет имени - но ты можешь нарядить его в самые глубинные страхи. Ты просыпаешься и стоишь, когда остальные пытаются заснуть и снова потерять себя. Это ужасная стража, одинокое бдение. Бдение того, кто остался один.

Нарад носком сапога подвинул сук глубже в костер. Он не находил ответа. Другие данные ему имена язвят. Но не это. Он удивлялся, почему.

– Мои охотники почитают тебя, - сказал Глиф.

– Что? Нет, они меня игнорируют.

– Да, именно так.

– Ты назвал это почетом? Вы, отрицатели - я вас не понимаю.

– Дозорный всегда один. Его отделяет прошлое. Мы видим по твоим глазам, друг: ты никогда не знал любви. Возможно, это необходимо для ожидающей тебя задачи.

Нарад обдумал слова Глифа. Он сам дал себе задание. Это верно. Но он сомневался в чистоте замысла; в конце концов, отряд Легиона стал свидетелем его позора, и лица, которые он видит ночами - те, что заставляют дрожать, просыпаясь под черным сводом небес - это их он желает срубить, изрубить, раздавить пятой. "Мой стыд. Каждый из них. Все они" . Можно высоко вознести клятву, возгласить ее имя как молитву и объявить себя орудием мщения. И даже тогда он услышит шепот собственной алчбы, душераздирающий и жалкий, голос мечты о воздаянии.

Есть шахты, где трудятся падшие неудачники, непрощенные глупцы с грузом непростительных преступлений. Они вгрызаются в землю, ползут под слои тяжкого камня, в скальные расселины. Копаются в ничего не прощающем мире и видят в том некое искупление. Можно бы пойти в такое место. "Только бы разбить породу, держащую железный кол, разбить и увидите, как я побегу по прямому пути - прямо, как стрела, прямо к краю ближайшего утеса".

Глифу же он ответил: - Моя цель - отмщение. Своему стыду. Другие забрали... кусочки стыда. Я должен выследить их и забрать кусочки обратно. Если получится... я смогу попасть в то, в такое место...

– Ты будешь искуплен, - кивнул Глиф.

– Но так не должно быть. Этого нельзя позволить. То, что я сотворил... этому нет искупления. Понимаешь?

– Значит, Дозорный должен сторожить мост, коему суждено упасть. Дозорный стоит, стоит крепко. Он предвестник неудачи.

– Нет. Что ты говоришь? Это... мое преступление... не имеет общего с отрицателями. Ваше дело правое. Мое - нет.

– Двое должны узнать друг друга и вместе изучить дела, ими сотворенные. Увидеть, что

в общем итоге отличий нет.

Нарад всмотрелся в воина.
– Кажется, Глиф, ты уже изобрел меня. Нашел способ, чтобы... гм, вколотить в меня ваш способ воззрения. Но я ведь такой неловкий, а? Лучше найди другого, кого-то еще, кого-то без... без такой истории.

Однако Глиф покачал головой: - Мы не боимся твоей... неловкости. К чему бояться? Гладкий мир не сулит выгод. Нет ни пути внутрь, ни пути назад. Он замкнут. Он знает все ответы и лежит, не тронутый сомнением.

Нарад скорчил рожу огню.
– Чего мы ждем, Глиф? Мне нужно найти и убить тех солдат.

Глиф повел рукой и встал.
– Идут гости. Скоро они будут здесь.

– Ладно. Откуда они?

– Из святилища. От алтаря, чернеющего старой кровью.

– Жрецы? Какая нам надобность в жрецах?

– Они идут по лесу. Много дней. Мы следовали за их шествием, похоже, они привели нас сюда. Так что мы ждем. Увидим, что случится.

Нарад потер лоб. Пути отрицателей так и остались загадкой.
– Когда же они придут?

Глиф положил ему руку на плечо.
– Думаю, сегодня ночью. Когда ты пробудишься.

Во сне Нарад брел по берегу огня. В руках держал меч, волоча острием по песку, и песок выбрасывал искры и светился, волнистая борозда из угольков оставалась за клинком. Кровь на лезвии запеклась и спадала черной стружкой. Он был переутомлен, он знал, что оставил где-то позади гораздо больше крови. Там целые кучи тел громоздятся по сторонам.

Пламя окружало его, вздымалось до пылающих деревьев. Пепел падал дождем.

Рядом была женщина. Возможно, она была там всегда, но он утратил счет времени. Казалось, он бредет по берегу вечность.

– Здесь ты не найдешь любви, - сказала женщина.

Он не повернул головы. Не время еще увидеть ее, встретиться взорами. Она шла, словно сестра, не любовница. Возможно, даже не подруга, но просто спутница. Он все же ответил, содрогнувшись от собственных слов.
– Но я встану здесь, моя королева.

– Почему? Не твоя это война.

– Я много думал, о великая. Про войну. Думаю, не имеет значения, где идет война и кто ее ведет. Родня мы убийцам или нет. Она может идти на другом конце света, меж чужаками, ради непостижимых резонов. Всё не важно. Это, тем не менее, наша война.

– Почему же, Йедан Нарад?

– Потому что в конечном итоге нас ничто не разделяет. Мы неотличимы. Свершаем одинаковые преступления, забирая жизни, удерживая землю, отдавая землю, пересекая утопающие в крови границы - линии на песке, что во всём подобен вот этому. Пламя за нашими спинами, пламя впереди нас... я думал, что понимаю это море, великая, но теперь увидел, что не понимаю ничего.
– Он поднял меч и указал его острием в сторону мерцающей, объятой пламенем глади за побережьем. Оружие качалось и заставляло руку дрожать, словно наделено было своеволием.
– Вот, моя королева, царство мира. Мы мечтаем плавать в нем, но оказавшись в море, сразу тонем.