Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
Многие мечты обнажились, маня, приглашая души в путь. Они имели малое отношение к обыденности. Они были недостижимы. Но в каждом, знал Ханако, родился некий привкус надежды, вполне достаточный, чтобы заманить на эту тропу в царство желаний. Мечты... Прежде их терпели, и год за годом вкус смешивался с сожалениями и пропадал под ударами печального опыта, и выжигал дыры в желудках. Он сам знал всё это слишком близко, хотя его и высмеивали за юность - но давно ли мечты стали собственностью старых и мудрых, познавших разочарования? Не царство ли детей манит, полное
Смерть была жнецом дерзаний, глотателем надежд. Так бормотали старцы в любом селе, сидя у ночных костров, когда пламя оживляло маски смерти на лицах. Лишь воспоминаниями жили они, и грядущие ночи сулили слишком малое.
Но... рожденные дерзать и знающие одни надежды, дети ничего не знают о смерти.
Такие разговоры, нет сомнений, вспыхивали в каждом и любом селении Тел Акаев, будто пожары, от гор до побережья и в густо заселенной сердцевине Долины. Джагут созывает армию ради войны, которую нельзя выиграть.
Тел Акаи дали ответ барабанным боем тяжелого, горького смеха, и сказали: "Такую войну мы поведем".
Пафос этих заявлений способен был опьянить. Он ощущал вольный, дикарский прилив в груди, обдумывая вопрос Лейзы. Привкус дурацкого торжества.
– Стоит ли? Да, думаю, это единственная стоящая война!
Смех ее прозвучал тихо, как-то интимно, и Ханако ощутил под одеждой жжение пота.
– Значит, ты будешь говорить в мою защиту, - сказала она.
Ханако нахмурился.
– Не понял. В защиту от кого?
– Ну, от моих мужей, естественно, когда они выведают, куда я ушла.
– Она повернула голову и с ожиданием уставилась назад, на горную дорогу, а потом снова сверкнула улыбкой.
– Но пусть охота будет честной! Что скажешь, храбрый убийца Буйного Владыки?
Ханако глянул на Эрелана Крида. Огромный воин, казалось, был поражен откровениями Лейзы.
– Чтоб тебя, Лейза Грач!
– зарычал он.
Ее брови взлетели.
– Что я теперь сделала?
– Тебе удалось сделать даже ЭТУ войну сложной.
Во внезапном потоке понимания Ханако улыбнулся Эрелану и взорвался смехом. При виде гордости, сверкнувшей в глазах воина, хохот Ханако усилился. Война против смерти? Ну что тут может быть сложного?
– За мной, храбрые стражи!
– крикнула Лейза Грач.
– К полудню я переплыву озеро!
Даже после столетий любви, полыхавшей меж ними хаосом диких приливов и отливов, жар желания способен охватить обоих в считанные мгновения. Шипение дикости, когти проникают глубоко, срывают летящие к земле чешуи. Челюсти щелкают и вонзают зубы в толстые мышцы шеи. Крылья заполошно хлопают... Делк Теннес подобрался близко, готовый ощутить, как ужасный вес тянет обоих на горные пики далеко внизу.
"Возлюбленная жена, вижу, как ты изворачиваешься - ведь ярость выгорела в обоих. Вижу, ты паришь в сильном потоке, найдя наконец уносящий тебя прочь ветер. Еще миг - Искари Мокрас станет едва видимой пылинкой, но я все
Мы осколки Тиам. Как бы дети, но слишком мудрые для такого имени. Принимаем вид древних, но слишком глупы, чтобы сохранить позу. Несемся на ветрах - в море бездонного неба - и они держат нас ни слишком высоко, ни слишком низко. Мы посередине жизни, в возрасте поворота к прошлому".
С открытия врат, с того внезапного урагана, что был то ли бегством, то ли необоримым зовом, Делк выписывал дикие извилины, стараясь держаться на расстоянии от сородичей. Случались схватки, как всегда бессмысленные - так любой дракон бунтует против своей расщепленной натуры. История и кровное родство спаяли их воедино крепче любых цепей, прочнее общей кожи, породив лихорадку дружества.
И все же он взял любовницу, загнав выше гор, выслеживая долгие недели. И позволил ей упасть, пресыщенной и раненой, охваченной желанием выспаться в укромном убежище. Где она сможет исцелиться и поразмыслить о рычащем выводке.
Что это - инстинкт, эта жажда присвоить новый мир? Пусть скалы и земля задрожат от резких криков новорожденных, пусть неведомое станет домом. Или любое желание - лишь клетка, в которой душа оглушена собственной какофонией? Инстинкты можно сделать полчищем сожалений, и Делк еще не в силах был решить, какой привкус дадут его дела. Голос в разуме взывает к кому-то иному, но этот иной - лишь он сам. В спирали диалога, бесконечного убеждения можно поглотить целые миры, описать их, расчертить карты иллюзий, тем самым объявив своими. "Но дверь клетки так и не откроется.
Итак, мы правим тем, чем правили прежде, и любая граница за пределами черепов - лишь иллюзия. Глядите, как мы сражаемся за них. Умираем за них. Не величием заполнены кладбища, но ухищрениями рассудка.
Мы новички в этом мире, но не можем предложить ему ничего нового.
Глаза ведут меня от одного незнакомого места к другому, но нет бегства из места, что за глазными яблоками, из клетки себя, от этих слов - бесконечных слов!"
Бегство или зов. Сущность еще не определилась. Магия ярко пылает в этом странном королевстве, но она плывет без привязи. Потоки мчатся в никуда, сталкиваются без цели. "Шипение дикости, когти проникают глубоко, срывают летящие к земле чешуи. Челюсти щелкают и вонзают зубы в толстые мышцы шеи. Крылья заполошно хлопают и я подбираюсь, чувствуя, как ее вес..."
Он начнет новую охоту.
"Я сделаю это волшебство своим".
Через миг он, парящий на ветрах над стенами гор, головой к западному морю, уловил запах недавно пролитой крови. Делк Теннес повернулся и нырнул, начав ленивую спираль вниз. Напрасные желания нужны, чтобы будить голод.