Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Это нависающее надо мною тело... ты принял обличье тех... существ?
– Одной из пород. Я изображаю ассасина. Они утеряли тонкость. Воздвигли цивилизацию функций, механических целей. Стремятся объяснить всё, и потому не понимают ничего. Отвергают искусство, ведь искусство таится во множестве оттенков одного цвета. Они отвергли ценность здравого смысла во всём. Держатся одного цвета, одного оттенка. Рациональный рассудок может играть лишь в рациональные игры: это ловушка. Но я заметил, К'рул, вызов и иронию в их поклонении доказуемым истинам.
– Он помедлил.
– Они идут.
К'рул грубо засмеялся, словно рассекая воздух.
– Помнишь, я говорил о возможностях? Что
Скиллен выжидал, удерживая в себе запахи и вкусы. В пролитой крови Азатенаев есть волшебство. К'рул почти осушил себя. Поступок, говорящий о неуравновешенности ума.
Мужчина напротив сделал непонятный жест и продолжил: - Эрастрас хочет узурпировать власть над дарами.
– Он склонил голову набок, изучая Скиллена.
– Нет. Власть - неточное слово. Позволь предложить другое, ты можешь лучше его понять в нынешнем состоянии. Он старается наложить свой вкус на мои дары, и таким образом на всё влиять. Скиллен, не думаю, что сумею ему помешать.
– Что еще?
– Старвальд Демелайн, - сказал К'рул.
– Драконы возвращаются.
Скиллен Дро так и глазел на К'рула, пока тот не отвернулся. Потеря крови, столь большая и значимая, сломала что-то внутри этого мужчины. Мысль родила в Скиллене болезненное любопытство.
– Я слышал твой зов, и вот я здесь. Ты мне больше нравился женщиной.
– Дни деторождения окончены. На время.
– Но не дни кровотечений.
К'рул кивнул.
– Вопрос: кто найдет меня первым? Эрастрас или - коли она покажется из Старвальд Демелайна - Тиам? Скиллен Дро, мне нужен страж. Ты видишь мою уязвимость. Я не мог придумать никого другого - никого, столь твердо решившего держаться в стороне от забот нашего мира. Но что ты даешь мне? Всего одно признание. Где ты был? Где-то в ином месте. Что делал? Расставлял ловушки. Все же я спрошу снова, Скиллен.
– Я несу вину за драконов...
– Едва ли!
– ...и не боюсь Эрастраса, как и любого другого Азатеная.
К'рул ответил насмешливым тоном: - Ну конечно.
Скиллен Дро промолчал.
К'рул качнул головой: - Прошу извинить, Скиллен. Но я должен рассказать, что он содеял.
Скиллен Дро тяжко вздохнул, передавая равнодушие.
– Как хочешь.
– Ты защитишь меня?
– Да. Но знай, К'рул: я предпочитал тебя женщиной.
Началось это с разговора, легковесного обмена словами, а они залегли подобно семенам, проросли и созрели в умах тех, что впоследствии хвастались присутствием. Беседа, думал Ханако, проясняет нелепость всего последовавшего. Это проклятие Тел Акаев, ведь лишь молчание могло бы остановить нарастающий прилив множества событий, бесчисленных вещей, и те, что выжили, потрепанные, вольны оглядываться, кивая на знаки, отмечая ценные пророчества в случайных словах, летавших туда и обратно.
Однако молчание - редкий зверь среди Тел Акаев, и эта трагическая истина заставляет линию жизни целого народа дрожать от множества надрезов. Однажды, и довольно скоро, она лопнет. Он и его сородичи упадут, заходясь беспомощным смехом.
Слишком часто в его народе хохот - ненавязчивый, избавляющий от заблуждений - служил единственным ответом на боль. Мысль эта терзала и терзала Ханако, будучи ясным подтверждением нелепости.
Он сидел на скошенном валуне, кровь текла из такого множества ран, что он не смел их подсчитывать. Объемистая грудь дышала уже не так неистово. Кровь проглоченная - и тоже его - отяжелила желудок, бурля хуже дурного эля. За другой
Рука с ножом обрела голос. Вторая рука, тянувшая полосу сырой кожи, отвечала. Всхлипывания вялых мышц и шматков жира сливались во влажный хор. Из всех известных Ханако тварей лишь мухи танцевали под эту песню, смелые или отчаявшиеся настолько, чтобы бросать вызов ледяному воздуху гор.
Рядом с Ханако, на грубой террасе, которую они сделали стоянкой, Лейза Грач только что встала на четвереньки, и смех ее наконец умолк. Когда она подняла голову и поглядела на него, Ханако заметил блеск обильных слез, полоски на пыльных круглых щеках. Из носа текли густые сопли.
– Ну, - спросила она звонко, - так и нечего сказать? Прошу заявления! Момент требует слова или даже двух! Умоляю, Ханако! Пара пощечин от Буйного Владыки, и ты увял!
– Стоит мне мигнуть, - вздохнул он, - и ты лопнешь от смеха.
– Меня поразило твое видимое нетерпение, - сказала она, проводя мускулистой рукой по лицу, чтобы стереть слизь и грязь, так что заблестели нежные, почти белые волосы на запястье. Потом она подняла и отбросила назад гриву волнистых золотых волос.
– Но это же проклятие юности. Устыди меня за бесчувственность, Ханако. Давай, примем привычные роли.
За валуном навязчивая песня Эрелана Крида вдруг оборвалась. Зашелестели камешки под ногой, и воин показался, волоча шкуру пещерного медведя.
– Ты жаловался на ночную стужу, Ханако. Но отныне на долгие месяцы, даже годы, ты сможешь согреваться ночами... если прожуешь эту знатную шкуру до мягкости.
Лейза фыркнула, одновременно прочистив нос.
– Владыка отлично разбирался в мягкости. И очень ценил свою шкуру. Годы, Эрелан? Скорее десятки лет. Появление Владыки здесь, Ханако - такого я не припомню. Чудо, что нашлась пещера достаточно большая, чтобы стать ему домом.
– Большее чудо, что мы его даже не заметили, - сказал Эрелан, - хотя он залег в двадцати шагах сверху.
– Так что валун, скрывший утреннее облегчение Ханако, оказался для Владыки весьма сомнительным подарком на пороге обители.
– Говоря, она послала Ханако потрясающую улыбку, поработившую уже трех мужей.
– Я не успел оставить подарок, - отозвался Ханако.
– До сих пор в левом сапоге хлюпает.
Замечание это заставило Лейзу вновь сложиться пополам, а неистовый смех чуть ее не удушил.
Встав рядом с Ханако, Эрелан шлепнул окровавленной рукой по плечу юного воина.
– В следующий раз решишь отбиться, щенок, так хотя бы оружие не забудь. У тебя нет когтей и клыков, чтобы драться с медведем на равных. Да, ваши дружеские объятия - не лучший способ начать день.
– Он швырнул что-то перед Ханако, заставив того отпрянуть.
– Вот нижняя челюсть Владыки - почти отвалилась. Ты так старался ее оторвать, что любой лекарь задумался бы, стоит ли брать деньги за хирургию.
Ханако со вздохом поднял трофей. Уставился на торчащие клыки, вспоминая, каково было ощущать их движение по черепу. Ровные ряды тонких белых колец корня языка казались изящными, будто раковины.
– Что до языка, - продолжал Эрелан, - то будет чем позавтракать.
– Воин пошел дальше, огибая лежащую Лейзу Грач, и присел у костра. Вытащил большой отрезанный язык из сумы на поясе и положил на камень. Раздалось шипение.
– Больше Буйный Владыка не расскажет ничего интересного. Ха-ха.