Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

Но это не честный обмен, хотя вначале может показаться таковым - ведь акт дарения рождает некий род эйфории, опьяняет щедростью, сулит радости заботы и родительской опеки.
– Готос отпрянул и снова отпил из чаши. Сомкнул глаза.
– Остров не меняется. Кости и трупы лежат повсюду среди руин.

Аратан облизнул пересохшие губы.
– Ей бы не понравилось, - шепнул он.

Пожав плечами, Готос отвернул голову, как бы изучая ледяную дымку у окна.
– Не знаю, о ком ты подумал. Найдя истинного друга, ты его узнаешь. В ваших отношениях могут возникнуть трудности, но при всём оно будет основано на взаимном уважении,

на чести и благородстве даров. Тебе не нужны кулаки, чтобы выгородить личное пространство. Никто не прилепляется к твоей тени - даже если есть поводы презирать растущую тень и того, кто столь смело ее отбросил. Твоими чувствами не манипулируют ради холодного расчета или в слепой, неразумной горячке эмоций. Тебя слышат. Тебя учитывают. Тебе бросают вызов, делая тебя лучше. Эти путы не стесняют; тебя не принуждают испытать переживания слишком вредные и острые. Тебя не водят на веревке, не толкают, и твои дары - ум и очарование - не будут осквернены и дурно оценены. Аратан, однажды ты можешь назвать отца другом. Однако скажу тебе так: я верю, что он уже видит в тебе друга.

– По каким причинам вы так защищаете его, владыка?

– Я не защищаю Драконуса, Аратан. Я говорю в защиту будущего его сына. Как должно другу, если возникает необходимость.

Признание заставило Аратана замолкнуть. "Но он же Владыка Ненависти? Откуда же эти дары любви?"

Готос протянул руку, проводя растопыренными пальцами по инею на стекле она.
– Идея ненависти, - сказал он, будто слыша мысли Аратана, - искажается с легкостью. Нужно спросить: что же он ненавидит? Радость? Надежду? Любовь? А может, ненавидит жестокость, в которой живут слишком многие, подлые мысли, буйство низких чувств, откровенную глупость, заставляющую цивилизации ползти шаг за шагом к саморазрушению? Аратан, ты здесь, так далеко от гражданской войны Тисте, и я этому рад. Как и, полагаю, твой отец.

Тени заполонили комнату, лишь странные полосы последнего света струились меж загородивших окно пальцев владыки.

Аратан выпил чай, найдя его необычайно сладким.

– Сделано, - вяло произнесла Брелла.

– Но кровь не остановилась, - заметил Кред и придвинулся.

– Знаю, - пробормотала она, кивая головой.
– Слишком здесь много. Слишком много... пьют глубоко...

– Смотрите, валун!
– зашипела Стак.
– Он сочится водой!

Жар очага заставил поверхность камня шипеть, ведь по нему тихо ползли струйки.
– Брелла!
– закричал Кред, заключая ее в грубые объятия.
– Стак, рви одежду, сделай бинты! Она истекает кровью!

Кория смотрела на них сверху, чувствуя духов, кружащихся у трех фигур. Они плыли в струях исторгнутой из камня воды, спеша к внезапной смерти в яростном тепле очага. Слышались предсмертные крики, словно умирали дети. Другие окружили Бреллу жадной толпой. Повернувшись, Кория оглядела лагерь, эту россыпь костров. Чудовищная эманация близилась - она замечала ее движение по затуманиванию языков пламени. Слышала далекие крики, когда наделенные обостренными чувствами - адепты - пытались уйти с ее пути.

Брелла была обречена. Как и духи огня, связанные с похожим на пемзу камнем в очаге и, вероятно, сам Кред. Ползущий к ним дух нес память о всемирных потопах, о холодных, лишенных света глубинах и сокрушающем давлении. О кипящих морях, о треснувшем,

расколотом льде. Его глотку заполнили стертые во прах горы. Он полз. Он торопился, отчаянно желая вкусить кровь смертных.

"К'рул. Ты проклятый дурак. Мы ступили в волшебство, будучи невеждами. Вообразили, что мир желает отдаться нам, наполненный мелкими силами, готовый покоряться нашим нуждам. Мы опьянились восторгом, ища пресыщения, не думая, какие источники открываем - и кто их сторожит".

Лагерь закипел движением. Не имеющая видимых причин паника сдавила глотки, сжала груди, причиняя боль при каждом вдохе, каждом стоне. Она видела фигуры павших на колени, закрывших лица руками. Костры гасли, заглушенные нарастающим гнетом того, кого, похоже, могла видеть лишь она.

– О, хватит.
– Кория простерла руки. "Узри этот сосуд, старик! Иди ко мне как краб, нашедший идеальную раковину. Я смогу тебя вместить. Я твой Майхиб, твой дом. Убежище. Логово. Что хочешь".

Она видела возникающую форму, призрачную, эфирную. Похож на червя, но плечи горбятся позади тупой незрячей головы. Руки были кривыми и толстыми, они уперлись в почву, словно лапы, и других конечностей не было - туловище змеилось, пропадая на отделении в земле. Пришелец вздыбился над целым лагерем, достаточно большой, чтобы устроить легкий завтрак из тысячи собравшихся душ.

"Сначала укрытие. А потом можешь поесть".

Голова поднялась, слепо шаря, но потом нечто в душе Кории ощутило: старик обратил на нее внимание. Скользнул вперед.

Майхиб. Сосуд, чтобы наполнять. Это ли ее задача в жизни? Стать смертельной ловушкой для каждой властной силы, каждого голодного дурака?

"Я помещу тебя внутрь себя. Это ведь проклятие любой женщины..."

Кто-то карабкался на спину валуна, но не было времени поглядеть, кто осмелился быть рядом в роковой миг. Левиафан близился, и она ощутила, как что-то внутри открывается, зияет, все шире...

– Глупая девчонка, - раздался голос рядом.

Вздрогнув, она повернулась к Оту. Джагут вытянул руку, словно отталкивая древнюю силу. И тут же изогнул руку ладонью вверх, раскрыл пальцы.

С пронзительным визгом левиафан ринулся, прыгая на них падающей башней.

Ветра заревели в черепе. Кория ощутила, как холодный мокрый камень бьет по коленям, но успела ослепнуть и оглохнуть; то, что зияло внутри, резко закрылось, звякнув как колокол.

Через мгновения внезапной дезориентации, скачка, она услышала журчание воды, тихое шипение пара над еще горячим боком валуна. Открыла глаза, чувствуя невероятную слабость. Рев стих, осталось лишь эхо, плывущее во внутренней пустоте. Левиафан исчез.
– Что... что...

Протянув руку, От помог ей встать.
– Я для этого тебя готовил? Вряд ли. Вот.
– Он схватил ее правую руку и вложил в ладонь нечто маленькое, гладкое и жесткое.
– Не сломай.

Потом От отошел, спускаясь по уступу камня, бормоча что-то под нос и махая руками - будто отгонял полчище незаданных вопросов.

Кория открыла ладонь и поглядела, что же держит.

"Желудь? Дурацкий желудь?"

Внизу Брелла кашляла, но вполне энергично. Потом Стак сказала слегка ошеломленным тоном: - А пить теперь можно?