Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Да, - сказал Варандас, предлагая женщине кубок, - этот ребенок пойдет с нами. Столь юный, чтобы бросить вызов смерти. Столь смелый и беззаботный, ведь ему обещана долгая жизнь - обещание, в которое верят лишь юнцы, верно. Остальные из нас, что естественно, уже давно подавились отстоем и успели проблеваться. Будем ли мы его отговаривать? Ну, если самому Готосу не удалось, стоит ли нам надеяться?
– Если мы дрогнем, - обратился к женщине Буррагаст, - добавь щит в наш строй, скажи свое имя и поведай историю, если не стесняешься
Она взглянула в кубок, выпивая вино, и отозвалась: - Не вижу ценности в своем имени, ведь я уже сдалась судьбе. Я молюсь, чтобы меня не помнили.
– Глаза ее обратились к Джагуту во главе стола.
– Никогда не думала, что окажусь в одной компании с Владыкой Ненависти. Я польщена и, что важнее, рада его равнодушию.
– Она помедлила, озирая остальных, потом снова обратила внимание на Аратана.
– Ты уже проиграл битву с Готосом, он бросает в тебя доводы, а ты оправдываешь ими свое безумие. Это чувство станет привычным, как думаешь? Но ведь смерть ведет с нами такой же диалог.
От вздохнул.
– Ох, пусть кто-нибудь перехватит Серегалов и тех деятельных Бегущих-за-Псами, что наверняка идут на наше сборище. Стреножьте и глашатая Форулканов, стяните узлами ее лодыжки, пусть лежит на хладных камнях. Высеките Жекков, пусть убираются с визгом. Я и сам не знаю, сколько еще выдержу. Эй, Варандас, отдай кувшин.
Они выпили. Они промолчали, и тишина затянулась. Когтистые пальцы отмечали течение времени.
– Он меня утомляет, - пробурчал наконец Варандас.
– Поражение сделало меня тупым, слишком тупым, чтобы услышать его мудрость.
– С нами то же самое, - заверил От.
– Готос проиграл. Возвеселитесь же все.
– Он взглянул на стол и добавил.
– Не хотите? Ладно.
Буррагаст встал первым, чуть пошатываясь.
– Я вернусь к Худу, - сказал он, - и доложу о капитуляции соперника. Мы, друзья, выдержали первую атаку.
– Он воздел пустой кубок.
– Смотрите. Я забираю трофей, добычу войны.
Махнув рукой, он пошел прочь, сжимая оловянный кубок, словно тот был из золота и усыпан каменьями. Миг спустя Варандас последовал за ним.
Потирая осунувшееся лицо, От кивнул, как бы соглашаясь с некоей думой, и поднялся.
– Готос, ты снова оказался слишком великолепным и невыносимым. Итак, я отступаю. Нет сомнений, Кория ждет в засаде - удивляться ли, что я бегу навстречу смерти?
Когда От вышел, синекожая - так и взиравшая неотрывно на Аратана - тоже встала. Поклонилась в сторону Готоса и сказала юноше: - Последняя война не должна стать для тебя первой, мальчик. Ты не понимаешь главного.
Он лишь молча покачал головой. Капитуляция души должна остаться тайной. Изо всех процветающих здесь клятв лишь эта казалась ему достойной верности.
Скривив лицо, он ушла.
Оставшись наедине с Готосом, Аратан подал голос.
– Я ожидал хоть одного Азатеная. Они в лагере. Их немного. Держатся наособицу.
Пальцы выбивали
– Думаю, я хочу услышать ваши последние аргументы, - сказал Аратан, щурясь на Владыку Ненависти.
И тут же Готос резко встал, направившись к письменному столу под окованным инеем окном со свинцовой рамой.
– Пусть не говорят, - шепнул он, - что я не приложил всех сил. Ну, Аратан, мне нужно больше чернил, а тебя ждет очередная кипа.
Аратан склонил голову в кажущемся смирении, а точнее - чтобы скрыть улыбку.
Трое синекожих воинов бросили вещи на землю около природной стены из валунов, на вершине одного из которых сидела Кория. Вглядываясь вниз и гадая, заметили ли ее, девушка изучала игру длинных, подобных жилам теней на мерзлом грунте. Женщины и мужчина разбивали себе стоянку, тени следовали за каждым шагом.
"Тени предают волю. Не следи за плотью, следи, как воля плывет подобно воде или чернилам. Хватит, чтобы заполнить тысячу пустых сосудов. Тысячи майхибов. Но ни одна тень не сдвинет камушек, не согнет сучок, не шевельнет лист. И сосуд, наполнившись, остается пустым. Вот урок воли".
Мужчина внизу принес небольшой железный очаг на четырех растопыренных ножках, поставил у стены. Вывалил тлеющие угли из корзины с крышкой на дно, начал добавлять куски какого-то камня, походившего на пемзу. Поднялось зеленое пламя, кончики языков блестели золотым и синим. Разлившееся тепло поразило Корию особой интенсивностью.
Ритм их речи казался странным, но слова были понятны. Эта деталь осталась в памяти как нечто необычное, требующее обдумывания. Но сейчас ей было довольно возможности улизнуть из укрепленного лагеря, сидеть и прислушиваться, став менее чем тенью.
Одна из женщин сказала: - Толпа на целый город.
Вторая, моложе и ниже ростом, раскладывала порции еды - сушеную рыбу и водоросли. Она пожала плечами: - Важно ли, куда нас вынесло? Я видела Хираса, плыл по волне с угрем во рту. Толстым, будто черный язык. У Хираса не было глаз, но язык не прекращал ворочаться.
– Кто-то сказал, здесь есть офицеры, - продолжала первая.
– Командный шатер или даже здание.
– Она качнула головой.
– Наша капитан-самозванка ничего не рассказала, но у башни была краткая встреча.
– Какая разница, - заметил мужчина, отодвинувшись от слишком сильно раскалившихся камней в очаге.
– Поражение несется по ветру, но ветер слабеет, едва ты покинешь алые воды. На этом берегу я не видел ничего, намекающего, что с нами было.
– Он замялся.
– Мы в безопасности.
– Остались перевернутые корабли, - сказала молодая женщина.
– Прилив их заберет, - заверил мужчина.
– Пески тут на лигу длиной, не видно рифов и гибельных камней.
– Кажется, он сердито посмотрел на женщин.
– Теперь они годятся на одно - стать гробами.