Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Гейнцельман Анатолий Соломонович

XVII + XVII

Настала ночь. Зажглися звезды, Как золотые грозди Небесных виноградников, Из темно-синих палисадников Несметных мировых садов. Исчезло всё: икона, бедняков Блаженством преисполненные лица. А я, как раненая птица, С тоскою хищною стоял один, Один с собой, бездомный Божий Сын, Не знающий, где преклонить главу, Уставшую от сновидений наяву. Но нет, не сновиденье – Небесное виденье! Раскрытая калитка, сад вишневый, Веранда темная, огонь в столовой, – Всё это по ее рассказам Во тьме ночной узнал я сразу, Да и недавно, миг тому назад Свершился здесь мистический обряд. Спросить бы, да враждебны, чужды Мне все ее родные... Найду и так, нет нужды! И вот я крадучись иду чрез сад. Глухие Дорожки всюду, клумбы и кусты. Безмолвно всё, скамеечки пусты. Произношу, как вор, чуть слышно имя Ее святое, зная, что незримо Она должна быть где-нибудь во мгле. Вот стол некрашеный, а на столе Оставленная кем-то книга... Вот и овраг... Но вдруг два крика Во тьме раздалось... И к груди усталой Моей приник цветочке алый. – Ах, наконец! Я знала, что придешь... Я видела во сне, как ты несешь Ко мне Христа Младенца. Я ждала Вас вместе... Ты пришел, и я взяла Обоих

вас в свои объятья... И как рукой сняло с меня проклятье Разлуки страшной... – – Ах, нет, не сон то был, родная, Он на твоей груди лежал, сияя, Затем исчез, нерукотворный Оставив образ свой покорной Толпе Его искавших бедняков... Настанет скоро Царство Вечных Слов, И снова от таинственных истоков Появится толпа пророков Готовить Царство Божье на земле... Прислушайся, на радужном крыле Вокруг летает Птица Феникс, Всеобновляющийся пленник, Начало светлое души! Как позабытые в глуши Неугасимые лампады, Она проснется в лютом стаде. Уста хрипят: Убей! убей! Но сердце шепчет: Нет, не смей! Пред нами бездна и бессилье, Наследный зверь, постыдное засилье Непобедимого доселе хама, Но не погасло и другое пламя: Души всеобновляющий протест. Его символ – животворящий крест; Крест мучеников и поэтов, Сподвижников тюрьмы и гетто, Рабов убогих крепостного права, Фабричного устава И мудрецов, плодивших ложь! Смотри, из-за чего наточен нож И Кайнова ужасная дубина Висит над братом, над отцом, над сыном? Спроси! Никто того не знает Или защитой объясняет Каких-то допотопных прав. Но в то же время ни один Не смеет не найти причин, Не оправдаться пред собой Какой-то истиной живой. Всё это ложь! И каждый, Когда он сам с собой, от жажды Христова Царства изнывает. Незримо колос новый созревает, И близко, близко наше царство: Уж больно страшного лекарства Отведал не один народ За этот окаянный год! – Обняв друг друга теплыми руками, Мы поднялися тихими шагами На холм высокий. Ночь стояла Тысячезвездная. Безмолвно задремала Вокруг земля родная. Две реки Вдали скрестились, как клинки, Чуть-чуть из мрака выделяясь, И, по невидимой дороге извиваясь, Шел через степи крестный ход. Чуть слышно, словно шум волны далекой, К нам доносился ритм широкий Невыразимо чистых песнопений... Осуществи, о Боже, сновиденье Великое священной ночи! Нет сил страдать, терпеть нет мочи... Спаси, помилуй, обновляй! Родимый край Пошли за правдою к вершинам С Твоим Страдальцем Сыном, Туда, где спрятана Живая Совесть, Любовь и Красота. Не дай, чтоб это была только повесть, На миг один обжегшая уста! Сестрица долгожданная, Какая это была ночь желанная! До утра с несказуемым подъемом Следили мы, как в Божьем Доме Лился жемчужный Млечный Путь, И путь другой, бледней чуть-чуть, Ему лился навстречу по земле, И где-то, далеко во мгле, Сливались звездочки и свечи... Бессчетны жертвы всенародной сечи, Но, может быть, зарю грядущей жизни Увидим мы на миллионной тризне. Еще не прекратились битвы, Но крепнут, крепнут жаркие молитвы – И победят оне! Поднявший меч погибнет от меча, Сгорит на собственном огне. Поднимутся колосья там, где кровь Лилась потоком, и свеча Зажжется тихо, как любовь, Над каждым павшим братом. Да будет эта песнь закатом, Последней повестью наследного проклятья, А завтра да взойдет над нами, братья, Другое солнце и Мечта, Любовь другая и другая Красота!

30 июля 1915 Impruneta

Анатолий Голодов 

Примечание

Во время создания этой поэмы сердце положительно разрывалось от предельного ужаса и тоски. Иногда приходилось прерывать работу и растирать грудь холодным полотенцем, чтобы не задохнуться. Сердце было полно тяжких предчувствий, его словно сжимала невидимая стальная лапа. Переписывая поэму, я узнал страшную весть об отступлении наших от Варшавы. Господи, спаси Россию!

7 августа 1915

ГОЛУБЫЕ СКРИЖАЛИ (Транзуманация) 

I

Сыро, серо и сердито Нависают облака. В плащ зеленый Афродита С неохотою пока Белые скрывает плечи Под цветочным снегом вишен, Бисер соловьиной речи Под вечер едва лишь слышен. Май капризен, как январский Замороженный дискант, Дождик дробью тарабарской С крыши делает десант. Скучно, до смерти мне скучно В переулочек глазеть На мясистый лист лопушный И на дровяную клеть. Скучно слышать про затеи Комиссаров оголтелых, Скучно ждать с ярмом на шее Нам спасения от белых. Скучно отчие хоромы Видеть, кровью залитые, И предсказывать погромов Неизбежности лихие. Скучно верить человеку И молиться наугад: Сорок лет в святую Мекку На коленях через ад Пробирался я, суровый, В броне духа голубой, В митре пастыря терновой, Ратоборствуя с собой. Но теперь мне стало скучно В январем одетый май, И кораблик мой беззвучно Шепчет: Нет! Не засыпай! И опять в шелковом шарфе Дамы сердца моего Я рыдающею арфой Правлю кораблем Арго.

II

В добрый час же! Белодланный, Сын безудержных фантазий, Волею стихий созданный В неба голубом экстазе, Унеси меня клубящим, Облачным цветком жемчужным, Юным, струнным и любящим, Златорунным и ненужным! Вот я! вот я! Где-то, что-то, Чистый, алый и влюбленный, Перистая терракота, Мрамор неба неграненый! Вот я радужной марселью На небесной вьюся рее, Вот крылатою синелью В голубой цвету аллее; Вот серебряной скалпелью Режу снеговые горы, Вот жемчужною свирелью Вторю пляске Терпсихоры. Непокорен, беззаботен, С бирюзовою канвой Облачный я оборотень, Сущность формы мировой. И навстречу мне невеста, Птица райская с востока С изумрудного насеста Сорвалася у истока, Тучка алая, царевна В белоснежном покрывале, И душа моя напевно Била в звездные кимвалы. В золотых, лучистых латах Ждал я долгожданной встречи, В Божьих голубых палатах Брачные зажглися свечи.

III

Триста

лет мы пировали В неба голубом чертоге, Звезд алмазные кимвалы Нам сверкали на пороге. И еще мы будем триста Лет на свадьбе пировать, И кометные мониста Нашу брачную кровать Будут пламенною пяткой, Как прислужницы, качать, Улыбаяся украдкой На пурпурную печать, Что невестушке стыдливой Триста тысяч раз уже Я, ревнивый и счастливый, Ставил на уста всвеже. Как мы свежи, как мы те же, Как мы любим неизменно, Как всё новые мережи Пролагаем мы из пены Окрыленных вожделений На чело земли усталой, Как бессмертное мгновенье В многодвижные кораллы Заключаем душ влюбленных, Как нам любы наших членов, Тихим солнцем опаленных, Многообразные пены! Как мы любим поцелуи, Пальцев страстные извивы, Глаз ласкающие струи И волнение счастливой, Страстно пригубленной груди, Как нам любо погруженье, Растворенье в тихом гуде, Как сжимаются колени В эротической молитве, В скинии вершины снежной, Над валов угрюмой битвой, Над муравой луга нежной.

IV

Когда же первозданной скуки Идет седая полоса, Мы, как либийские фелуки, Косые ставим паруса И, словно между островами Аквамаринных Симплегад, Лавируем промеж звездами Невиданными наугад. И где сапфирная лишь Флора Свой опоражнивает рог, Где Евы любопытной взоры Не создал неустанный Бог, Где безмелодийно шуршанье И волн и девственных ветвей, – Туда душевное познанье Природы серый соловей И вдохновляющая Муза Несут, склоняяся любовно, Познанье с головой Медузы, Отравленное безусловно, Но и божественного Смысла Души залитое до края, И потому на коромысле Весов сильнее чашка рая. Блаженство первого поэта Среди неназванных стихий Страданья на зените лета Сильней непризнанных Мессий. И недосозданные раи И неизлетанные дали Послушные склоняли ваи И наши песни повторяли, И разбушеванные волны Припев на гребни поднимали, Как будто бы и наши челны Родились в дышащей эмали, И скоро юные светила Лишь наши души отражали, И вся вселенная таила Любови облачной скрижали.

V

Но нам и мертвые планеты На дне хрусталевых могил Нередко ставили тенета, Как на земле Сатанаил, Напоминая о гротеске Шпилей соборной пирамиды, Искусства яркой арабеске, Садах затейливых Армиды. И мы спускалися на земли, Где взбунтовавшиеся смерды Зачем-то разрушали кремли, Царей удавливая вервью, И где гангрена коммунизма Подъела идеалов корни, Волной животного цинизма Покрыла колокол соборный. И поклонясь средневековья Волшебно-феодальной сказке, Мы королевские с любовью Одели выцветшие маски, Оделись горностаем гордым, Короною накрыли лики, – И колокольные аккорды, И Ангелы из майолики, И сонм блаженных старой фрески Такой подняли благовест, Что парчевые занавески Раскрылись, и чеканный крест Сверкнул у мертвого иерея, Раскрылись склепы, и бароны Обстали вдруг, благоговея, Нежданных сюзеренов троны, И папа в золотой тиаре, Григорий или Бенедикт, Но только восковой и старый, Канонизации вердикт Нам вынес за любовь без меры, За яркодланные Химеры И тощею рукой потом Священным увенчал венцом.

VI

Когда же Сюзерен Вселенной Сзывает распыленный дух, Снимая с чаши сокровенной Мистерий золотой воздух, Когда сподвижники фантазий, Аскеты, рыцари мечты К Нему слетаются в экстазе У Рая голубой черты И в улье Божием, как пчелы Благоговейные, жужжат, Горя в алмазном ореоле, Резвясь, как хоровод княжат, – Тогда и мы, два херувима, Летим к распахнутым вратам Небесного Иерусалима, К Духовного Отца цветам, И, как лазурные Мантеньи Над Богоматерию в Брере, Мы, ангелочки, в сновиденьи Поем за падших Miserere, Поем за спасшихся в Сионе Ликующий Магнификат, И старших ангелов короны Подхватывают нас трикрат. И старый Сюзерен Вселенной Роняет горькую слезу, Священнодействуя, согбенный, И где-то, далеко внизу, Рождается опять попытка Спасти творение от зла, И Паркою прядется нитка, И Рок ползет из-за угла. Но мы очистились от пыли, Прошли назначенный искус, Мистерий кубок пригубили И поднялися в Эммаус, Где при небесной литургии Мы славословим неустанно Мечты Создателя нагие Тысячекратным Осианна!

18–24 мая 1919

БАШНЯ ЛЮБВИ 

1

Возьми белил, немного сажи, А если нет ее, так грязь, Возьми всё то, что в мире гаже, Всю ненависть его, всю мразь, Плесни с тоской на полотнище, И будет – русское кладбище.

2

Кладбище, где живые мощи Античных рыскают идей, Где Иисус, сермяжный, тощий, Изведав сызнова гвоздей, В предсмертном порешил испуге Собой не жертвовать за други.

3

Таких и над палаццо дожей Свинцовых не висело крыш, Березке под атласной кожей Подобно, целый день дрожишь, Перенимая у вороны Зловещих заклинаний стоны.

4

Нет, лучше в тихую обитель Изваянных вернуться грез: Патроном Иоанн Креститель С Мадонной лилий там и роз Нам будут, купол Брунеллески И Джотто голубые фрески.