Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
Такое сочетание громадного штата военных и крупной индустрии вооружений — новый для американцев опыт. Его влияние — экономическое, политическое, даже духовное — ощущается в каждом большом городе, каждом законодательном органе каждого штата, в каждой конторе федерального правительства. Мы признаем настоятельную потребность в таком развитии. Однако мы не должны недопонимать его серьезного значения. В правительственных комитетах мы не должны допускать, чтобы военно-промышленный комплекс, ни намеренно, ни нечаянно, приобретал необоснованное влияние. Возможность его гибельного возвышения на месте выбранной власти существует и будет существовать.
Мы никогда не должны позволять, чтобы это поставило под угрозу наши свободы или демократию. Мы не должны ничего принимать на веру. Только бдительные и хорошо осведомленные граждане могут подчинить надлежащие ячейки гигантского индустриального и военного машинного парка обороны нашим мирным методам и целям, так, чтобы могли процветать безопасность и свобода».
И «бдительные и осведомленные граждане» действительно появились несколькими годами позже, во время войны во Вьетнаме, и добились гораздо большего, чем организованное антивоенное движение. Когда сенатор Уильям Фулбрайт проводил в сенате слушания об этой войне, они регулярно транслировались по американским теле- и радиоканалам. Это дало возможность бдительным гражданам стать еще и осведомленными. Они бросили вызов фантазиям своих генералов, отвергли ложь, сфабрикованную их лидерами, а затем заставили их прекратить войну. Это был звездный час американской демократии. Многих военных, которые вернулись с этой войны домой, она искалечила, но они начали думать самостоятельно, совсем как генерал Смидли Батлер за тридцать лет до того [139] . Но этот отказ от империалистического фундаментализма не родился в одну ночь. Он созревал пять лет. Это случилось потому, что вьетнамцы продолжали бороться, они отказались терпеть поражение, несмотря на все жестокости, которым подвергались. С 1966 года империалистический фундаментализм использовал против вьетнамцев химическое оружие. Массовые казни гражданского населения всегда были составной частью военной стратегии США. Использование дефолиантов, гербицидов, ядовитых газов превратило большую часть сельской местности в марсианский пейзаж. Целые области стали некультивируемыми и остаются такими по сей день [140] . Несмотря на все это, вьетнамцы отказались сдаваться. Именно знание об этом привело тех, кого призывали на эту войну, кто сражался на ней и кто терял на ней друзей и родственников, к тому, чтобы задаться вопросом о мотивах и эффективности этой войны и настаивать на том, чтобы ей был положен конец. Лидеры США отказались уступить. Никсон и Киссинджер распространили эту войну сначала на Лаос, а затем на Камбоджу, надеясь изолировать вьетнамцев. Им это не удалось. Тем не менее бомбардировки Камбоджи создали условия для победы фанатичного ультрапатриота Пол Пота. Поскольку он также выступал против вьетнамцев, западные державы тайно поддерживали его в течение многих лет и игнорировали его преступления.
139
Когда американские солдаты объединились в такие организации, как «Джи-Ай против войны» или «Ветераны против войны» и вышли на демонстрации к Пентагону с лозунгами в поддержку «врагов», которые отказались терпеть поражение, шок, который испытали внутри этого здания, должно быть, был гораздо больше и гораздо глубже, чем от нападения 11 сентября 2001 года.
140
Несмотря на постоянные требования, никто из официальных лиц США, ни военных, ни гражданских, так и не предстал перед судом за военные преступления. Для тех, кто потерпел поражение, обычно существуют трибуналы, но не в этом случае, потому что победившая страна не получила поддержки, необходимой для создания такого трибунала.
Победа вьетнамцев в апреле 1975 году вызвала волну эйфории на всех четырех континентах. В Южной Африке, Центральной Америке и на Иберийском полуострове настроение было революционным.
Победа сандинистов в Никарагуа в 1979 году стала тяжелым ударом для Вашингтона, который поддерживал диктатуру Сомосы поставками оружия. Освободительная борьба против колониального правления создала новые возможности в Анголе и Мозамбике.
Однако фундаменталисты в Вашингтоне были полны решимости остановить этот процесс. В Африке они сотрудничали с руководством ЮАР, которое послало свою армию в Анголу. Ангольское руководство обратилось к Кубе, которая отправила свои войска на помощь новому режиму. Этих солдат перевозили на советских самолетах и вооружали советским оружием. Постепенно южноафриканцы были вытеснены. В Южной Африке Африканский Национальный Конгресс (АНК) проводил кампанию т. н. «селективного» терроризма против ключевых военных и экономических целей. В Никарагуа Соединенные Штаты вооружили контрас и значительно преуспели в попытках дестабилизировать страну и сделать ее неуправляемой. Через четырнадцать лет после того, как Соединенные Штаты потерпели первое за свою историю реальное поражение, пала Берлинская стена и распался Советский Союз. «Холодная война» внезапно кончилась, но не с шумом, а с писком. Варшавский договор прекратил свое существование. Это было неожиданно. Причина была внутренней: политическое и экономическое банкротство бюрократической элиты, которая управляла Советским Союзом. Последний советский лидер Михаил Горбачев явно не рассчитывал на такой исход. Он хотел провести реформы на всех уровнях. Он был готов создать безъядерную зону от Атлантики до Урала и надеялся на переход от государственной экономики к экономике смешанного типа по модели европейской социал-демократии 1950-х годов, рассчитывая, что Запад поможет России в этом процессе. Он питал фатальные иллюзии в отношении Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Они позволили его свергнуть. Что же произошло? В своем эссе историк Георгий Дерлугян, бывший советский гражданин, а ныне житель Чикаго, который был свидетелем этого процесса, пролил свет на этот вопрос:
«Советский Союз не был свален внешней силой, Запад с изумлением смотрел на происходящее и ничего не делал. СССР не был взорван сверху или снизу. Он лопнул изнутри, разлетевшись на фрагменты вдоль институциональных линий разных бюрократических организмов. Коллапс этот произошел, когда руководители среднего звена почувствовали угрозу со стороны Горбачева как главы системы и давление со стороны его новых энергичных соратников и подчиненных. Вспышки агрессии в Восточной Европе в 1989 году вызвали цепную реакцию. Во главе процесса дезинтеграции встали циничные аппаратчики из уже распавшегося Коммунистического союза молодежи. Их путем последовали правители национальных республик и российских регионов, главные бюрократы из экономических министерств и ведомств. Все они стали менеджерами общероссийского рынка. Как во многих разрушающихся империях прошлого, самые подлые слуги — которым придало смелости лишение императоров прав и которых пугал приближающийся хаос — поспешили присвоить имущество, лежавшее прямо под носом. К ним примкнули самые разные проворные торгаши — от претендующих на звание яппи до бывших воротил “черного рынка” и явных гангстеров. Те немногие из этой разношерстной братии, которым повезло больше всего, станут знаменитыми магнатами посткоммунистической России» [141] .
141
Георгий Дерлугян. Переделка России («Recasting Russia» by Georgi Derlugian, «New Left Review», II, 12, November-December 2001). [wvw.newleftreview.org]
Сжатый комментарий Дерлугяна заставил бы, вероятно, самодовольно ухмыльнуться многих китайских аппаратчиков. Их страну такая судьба миновала. Политбюро в Пекине оказалось умнее советского. Эти две страны были во многом похожи: слабые демократические традиции, бюрократический аппарат, сплавивший партию с государством, длительная монополия власти у Коммунистической партии и потребность сокрушать любые диссидентские проявления снизу. Лидеры обеих стран избрали капиталистический путь развития в точности так, как когда-то предсказывал покойный председатель Мао, однако на этом их сходство кончается.
Советское руководство, стремясь угодить своим новым патронам и отчаянно пытаясь «американизироваться», решилось на «шоковую терапию», рекомендованную «знахарями» из Гарварда. Через десять лет, в 2000 году, статистика поведала итог: неравенство в доходах выросло втрое, треть населения России живет за чертой бедности, преступность и коррупция вышли из-под контроля, а в некоторых частях страны натуральный обмен заменил денежное обращение. Для послевоенного поколения этот опыт стал самым мучительным за всю его жизнь. Добавьте к этому физическое убожество их лидера, Бориса Ельцина, оказавшегося «фальшивым бриллиантом»: аморальный и распущенный клоун, некомпетентный и жадный до неприличия. Запад, боясь худшего, решил поддержать его. Средства массовой информации покорно начали петь дифирамбы новому русскому лидеру.
Преступность и коррупция были обычным делом и в Китае, где многие бюрократы использовали свою власть, чтобы превратиться в капиталистов, выкупив государственную собственность. Однако существовало важное отличие. Хаоса по российской модели здесь удалось избежать. В экономике были отмечены значительные успехи. Китайский капитализм функционировал сравнительно нормально. Уровень его роста был выше, чем в некоторых западных странах, а в Соединенных Штатах он нашел массовый рынок сбыта для своих товаров. Китай начал смотреть в будущее с большей уверенностью.
В то же время Коммунистическая партия сохранила свою монополию на власть. Оказалось, что «рыночный сталинизм» работает и в чисто капиталистических условиях. В отличие от советских и восточноевропейских коллег, китайцы были частично изолированы своей культурой и цивилизацией. Они вовсе не стремились подражать Западу, даже тогда, когда осознали, что не могут обойтись исключительно внутренними резервами. Их экономика требовала интеграции в мировую. Это привело к необходимости вступить во Всемирную торговую организацию (ВТО) и завязать отношения со Всемирным банком и Международным валютным фондом (МВФ). Отрицательные стороны этого были уже знакомы: растущее социальное неравенство, коррупция, масса безработных. Неудивительно, что лишенные работы китайцы — и интеллигенты, и рабочие — начали эмигрировать в другие страны. Несмотря на барьеры, этот поток переселенцев будет расти, поскольку Китай интегрируется в мировой рынок. Символом этого процесса стала проведенная в Нью-Йорке в декабре 2000 года трогательная церемония памяти китайского диссидента Ван Жована, умершего в этом городе. Ему было 83 года, и большую часть своей жизни он провел, стараясь улучшить социально-политические условия в Китае, однако умер Ван Жован в Соединенных Штатах. Речь на панихиде по нему была произнесена другим известным изгнанником, журналистом и писателем Ли Биньянем, наблюдения которого позволили увидеть омерзительные особенности режима:
Ван начинал свою жизнь с высокими идеалами и юношеской энергией; он вложил их в дело Коммунистической партии, лидеры которой сначала исключили его из партии, потом посадили в тюрьму, потом морили голодом и пытали, потом разрушили его семью, потом «простили» и вновь признали его, потом вновь исключили и снова посадили в тюрьму, а в конце концов вынудили его отправиться в изгнание…
Когда мы сегодня смотрим на Китай, видим ли мы тот Китай, на который мы с Ваном надеялись 60 лет назад? Мечтали ли о Китае, где коррупция, жульничество и цинизм стали обычным делом и где нашли себе место беспощадная эксплуатация, болезни, проституция и бандитизм? О Китае, где уровень суицида в сельской местности самый высокий в мире и где «умные» люди не имеют никаких моральных устоев и не хотят их иметь? О Китае, где природную среду нужно восстанавливать десятки лет, если вообще можно восстановить?
Управляемый режимом, который никогда не обратит свой взгляд на десятки миллионов безвременно погибших от голода, вызванного «большим скачком», и до сих пор жестко подавляет любую личность или организацию, которая выступает — или может выступить — против него? Это ли это место, где Ван думал окончить свои дни, когда начинал свой жизненный путь?
Главная причина успеха китайского капитализма заключается в тех политических и экономических сделках, которые его лидеры заключали с Соединенными Штатами с 1970-х годов, когда еще был жив Великий кормчий, и которые продолжаются и поныне. Решение китайского руководства развязать войну с Вьетнамом, чтобы наказать его за разгром Соединенных Штатов, было принято отчасти с целью выразить солидарность с союзниками. Война произвела желаемый эффект. Несмотря на вопиющее нарушение самых элементарных прав своих граждан, капиталистические страны Запада продолжали обращаться с китайским режимом как с «самой любимой нацией». Как мы увидим впоследствии, такой альянс имеет свои пределы, но до сих пор хорошо служит обеим сторонам.