Столпы Земли

Фоллетт Кен

Филип увидел себя таким, каким он, должно быть, виделся епископам Генри и Уолерану: наивным, жалким, улыбающимся и покорно кивающим. Они хорошо знали, с кем имеют дело! А ведь он доверял им, прислушивался к ним и даже с храброй улыбкой сносил их пренебрежительное отношение, ибо думал, что они помогают ему, в то время как они просто дурачили его.

Беспринципность Уолерана поражала его. Ему вспомнилась неподдельная печаль в глазах епископа, когда тот смотрел на развалины собора. Тогда Филипу показалось, что в нем есть истинное благочестие. Уолеран, должно быть, думает, что в служении Церкви высокие цели оправдывают низкие средства. С этим Филип никогда не был согласен. «Я бы никогда не поступил с Уолераном так, как он пытается поступить со мной!» — возмутился приор.

Прежде он никогда не считал себя легковерным и сейчас недоумевал, в чем он совершил ошибку. В голову пришла мысль о том, что он совершенно напрасно с таким благоговением относился к епископу Генри и его шелковым одеждам, к великолепию Винчестера и его соборов, к стопкам серебра на монетном дворе и горам мяса в лавках мясников и, наконец, к мысли о встрече с королем. Он совсем забыл, что и через шелковые одежды Господь видит грешную душу, что единственное богатство, к которому стоит стремиться, — это сокровища на небесах и что в церкви даже король должен становиться на колени. Видя, что все вокруг были такими могущественными и такими искушенными, он совсем забыл об истинных ценностях, утратил способность критически мыслить и доверился епископам. В награду за это они предали его.

Он вновь обвел глазами мокрую от дождя строительную площадку, затем повернул лошадь и, уязвленный, поскакал прочь. За ним — Уильям.

— Ну что теперь скажешь, монах? — съязвил он.

Филип промолчал.

Он вспомнил, что сам же и помог Уолерану стать епископом. Тот еще говорил: «Ты хочешь, чтобы я сделал тебя приором Кингсбриджа, а я хочу, чтобы тм сделал меня епископом». Конечно же, Уолеран смолчал о смерти старого епископа, поэтому и данное Филипом обещание казалось вовсе не таким уж и важным, а давать его надо было, чтобы обеспечить свою победу на выборах. Но все это лишь отговорки. Истина же в том, что Филип должен был вверить избрание и приора, и епископа в руки Господни.

Но он забыл о Боге, и в наказание ему теперь придется бороться с самим епископом Уолераном.

Приор вспомнил о том, как его обманывали, унижали, как пренебрежительно к нему относились, и в нем закипела злость. «Послушание — это монашеская добродетель, но вне стен обители оно имеет свои изъяны, — с горечью размышлял он. — Чтобы жить среди сильных мира сего, надо быть недоверчивым, требовательным и настойчивым».

— Эти лживые епископы одурачили тебя, а? — злорадно сказал Уильям.

Филип осадил лошадь. Сотрясаясь от гнева, указуя перстом на Уильяма, он закричал:

— Заткнись, мальчишка! Как можешь ты так отзываться о святейших отцах? Еще одно слово, и гореть тебе в аду, это я обещаю!

Уильям как-то сразу сник и побледнел.

Филип поскакал дальше. Насмешливое замечание Уильяма напомнило приору, что у Хамлеев имелись скрытые мотивы для того, чтобы показать ему замок Уолерана. Они хотели стравить Филипа с епископом, с тем чтобы графство не досталось ни тому ни другому, а отошло бы к Перси. Что ж, Филип не станет орудием в их руках. Он больше не позволит манипулировать собой. С этого момента манипулировать другими будет он сам.

Все это хорошо, но как же следует поступить? Если Филип поссорится с Уолераном, земли получит Перси; а если ничего не предпримет, они достанутся епископу.

Что хочет король? Он хочет помочь построить новый собор: такого рода деяние выставит Стефана в весьма выгодном свете, да и на небесах ему зачтется. Однако и верность Перси нужно как-то отблагодарить. Странно, но у короля нет особых причин стараться угодить двум гораздо более могущественным персонам — епископам Генри и Уолерану. Филипу на ум пришла мысль, что решение дилеммы, которое мог бы одобрить Стефан, заключается в том, чтобы удовлетворить как его, Филипа, так и Перси Хамлея.

Теперь надо подумать.

Идея была хороша. Ни одна душа не могла предположить, что альянс между ним и Хамлеями возможен, и именно поэтому его замысел вполне мог осуществиться. Епископы окажутся совершенно неподготовленными к такому повороту событий и будут застигнуты врасплох. Вот удивятся-то!

Но сможет ли Филип договориться с алчными Хамлеями? Перси жаждал заполучить плодородные земли Уилтшира, графский титул, власть и рыцарское войско под свою команду. Филипу тоже хотелось иметь плодородные земли, а вот графский титул или рыцари ему были ни к чему: гораздо больше его интересовали каменоломня и лес.

В голове приора начал вырисовываться компромисс. Он почувствовал, что не все еще потеряно.

Как же здорово будет одержать победу — сейчас, после всего того, что произошло!

С растущим волнением Филип обдумывал, как лучше подкатить к Хамлеям. Он не станет играть роль просителя. Нужно сделать так, чтобы его предложение показалось им неотразимым.

К тому времени, когда они добрались до Винчестера, одежды Филипа промокли насквозь, уставшая лошадь уже плохо слушалась, но зато он нашел выход из создавшегося положения.

Проезжая под аркой Западных ворот, он бросил Уильяму:

— Поедем к твоей матери.

— А я думал, — удивился тот, — ты захочешь сразу повидать епископа Уолерана.

Без сомнения, эта мысль была подсказана Уильяму матерью.

— Рассказы о том, что ты думал, оставь при себе, юноша, — оборвал его Филип. — От тебя требуется только отвести меня к твоей матери. — Приор почувствовал, что готов к встрече с леди Риган. Он и так уже слишком долго был пассивным.

Уильям повернул на юг и повел Филипа к дому, стоявшему на Золотой улице между замком и собором. Это было просторное здание. До середины его стены были каменными, а выше — деревянными. Внутри находился зал, в который выходили двери нескольких апартаментов. Очевидно, Хамлеи снимали один из них: многие жители Винчестера сдавали жилье людям, явившимся к королевскому двору. Если Перси станет графом, у него будет собственный городской дом.

Уильям провел Филипа в переднюю комнату с большой кроватью и очагом. Риган сидела возле огня, а рядом с ней стоял Перси. Увидев Филипа, леди Хамлей не смогла скрыть своего удивления, однако, довольно быстро придя в себя, она проговорила:

— Ну что, монах, права я?

— Ты сильно ошиблась, глупая баба, — резко сказал Филип.

Она была так ошарашена его грубым тоном, что на какое-то время потеряла дар речи.

Приор был рад, что ему удалось дать ей попробовать ее же собственное лекарство.