Столпы Земли
Шрифт:
Все это были лишь чудесные мечты.
Придворные вверх-вниз носились по лестнице: сегодня король спешил побыстрее покончить с делами. Филип тревожился, что Стефан завершит свой рабочий день и уедет охотиться прежде, чем прибудут епископы.
Наконец они явились. Филип медленно встал. Уолеран выглядел напряженным, на лице же Генри была написана скука: для него это дело особого значения не имело — он просто обещал поддержку своему коллеге-епископу, а результат его не волновал. Однако что касается Уолерана, то для постройки его замка исход этого дела имел решающее значение, а замок был всего лишь ступенью лестницы, по которой епископ Бигод поднимался к власти.
Филип не знал, как вести себя с ними. Ведь они пытались обмануть его, и теперь ему хотелось обличить их, сказать, что он раскусил их вероломство, но такое поведение только насторожило бы епископов, предупредило бы их об опасности; а ему надо было, чтобы они ничего не подозревали и не имели возможности собраться с мыслями прежде, чем услышат окончательное решение короля. Поэтому, скрыв свои чувства, Филип вежливо улыбнулся. Однако, он мог не утруждаться: они полностью проигнорировали его.
Несколько минут спустя их пригласили к королю. Генри и Уолеран стали подниматься наверх, за ними — Филип. Последними шли Хамлеи. Сердце Филипа замерло.
Король Стефан стоял возле огня. Сегодня у него был более оживленный и деловой вид. Это и хорошо: он вряд ли станет терпеть словопрения епископов. Генри подошел и встал рядом с братом, все остальные в одну линию выстроились посередине зала. Филип почувствовал боль в руках и понял, что это его ногти от напряжения вонзились в ладони. Усилием воли он заставил пальцы разжаться.
Тихим голосом король о чем-то говорил епископу Генри. Тот нахмурился и так же тихо что-то ответил. Они беседовали еще некоторое время, затем Стефан, подняв руку, заставил брата замолчать и взглянул на Филипа.
Приор напомнил себе, что накануне король разговаривал с ним весьма дружелюбно и даже пошутил по поводу его волнения и сказал, что предпочитает, чтобы монахи одевались как монахи.
Однако на этот раз он явно не был расположен к шуткам, Король откашлялся и произнес:
— Мой верноподданный Перси Хамлей становится сегодня графом Ширингом.
Краем глаза Филип заметил, как Уолеран подался вперед, словно собираясь возразить, но епископ Генри быстрым запрещающим жестом остановил его.
— Из имущества бывшего графа, — продолжал король, — Перси получает замок, все арендованные рыцарями земли плюс все прочие пахотные земли и нижние пастбища.
Филип едва сдерживал волнение. Казалось, король согласился с их предложением! Приор украдкой взглянул на Уолерана — его лицо выражало крайнее разочарование.
Перси преклонил перед королем колена и сложил, как для молитвы, руки. Стефан накрыл их своими ладонями.
— Делаю тебя, Перси, графом Ширингом, дабы владел и пользовался ты вышеперечисленными землями и получаемыми с них доходами.
— Клянусь всеми святыми быть верным твоим вассалом и защищать тебя от любых врагов, — торжественно проговорил Хамлей.
Стефан отпустил руки Перси, и тот встал.
Король повернулся к остальным.
— Все прочие земли, принадлежавшие бывшему графу, я дарую, — он сделал паузу, глядя то на Филипа, то на Уолерана, — я дарую монастырю Кингсбриджа на строительство нового собора.
Филип с трудом удержался, чтобы от радости не закричать, — он победил! Он просто сиял от удовольствия. Уолеран был потрясен до глубины души и даже не пытался сохранить самообладание: челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись, он уставился на короля с нескрываемым удивлением. Его взгляд переполз на Филипа. Уолеран понимал, что каким-то образом проиграл и что плодами его поражения будет пользоваться Филип, но он просто не представлял себе, как все это могло случиться.
Король между тем говорил:
— Кингсбриджский монастырь также получает неограниченное право брать на строительство собора камень из графской каменоломни и строевой лес.
У Филипа пересохло в горле. Не такой был договор! Каменоломня и лес должны принадлежать монастырю, а у Перси будет право только охотиться там. Все-таки Риган изменила условия! Теперь Перси становился владельцем собственности, а монастырь лишь получал право брать камень и строевой лес. У Филипа было всего несколько секунд, чтобы решить, не расторгнуть ли всю эту сделку.
— В случае несогласия, — продолжал король, — третейским судьей будет выступать шериф Ширинга, однако стороны сохраняют право апеллировать ко мне.
«Риган повела себя возмутительно, — размышлял Филип, — но что от этого изменилось? Соглашение дает мне почти все, что я хотел».
Король же закончил:
— Надеюсь, сей договор уже рассматривался и одобрен обеими сторонами. Времени на раздумья больше не осталось.
— Да, мой король, — сказал Перси.
Уолеран открыл было рот, чтобы возразить, ибо ничего он не одобрял, но Филип опередил его.
— Да, мой король, — произнесен.
Епископы Генри и Уолеран оба повернули головы в сторону Филипа и уставились на него. Их лица выражали полнейшее изумление, когда они поняли, что Филип, этот молоденький приор, который даже не знает, что ко двору следует являться в чистой сутане, за их спинами сумел договориться с самим королем. Минуту спустя напряжение с лица Генри спало, и он сделал вид, будто все это его весьма позабавило; так обычно поступают взрослые, проиграв «в девять камешков» сообразительному ребенку. Во взгляде же Уолерана вспыхнула злость. Филип без труда мог угадать его мысли: до Уолерана начало доходить, что главную ошибку он совершил, недооценив своего противника. Такого унижения епископ еще не испытывал. Для Филипа этот момент был платой за все: за обман, оскорбление, пренебрежение. Приор поднял голову, рискуя оказаться во власти гордыни, и бросил на Уолерана взгляд, который говорил: «В следующий раз тебе придется сильнее постараться, чтобы провести Филипа из Гуинедда».