Стопы благовестника

Попов Владимир Александрович

— Желаете ли Вы следовать в Оренбург за свой счет, в сопровождении двух городовых? — осведомился секретарь.

— Я не знаю хватит ли у меня средств, я не видел никого из моих друзей. Позвольте мне переночевать эту ночь при полиции, — сказал Павлов.

Василия Гурьевича отвели во второй полицейский участок, но за неимением места опять отослали обратно. Наконец к полуночи его определили в пятый участок.

— За что же тебя арестовали, братец, — интересовались более добродушные полицейские. — На ворюгу ты вроде бы не похож… О-о! Да я уже где-то видел тебя, — пристально всматриваясь в лицо Павлова, заметил один из них.

Полицейский не ошибся. До поступления на службу он жил на станции Павлодольской, куда раньше Павлов приезжал посещать верующих. Узнав о том, что арестант — баптистский проповедник, полицейский принес на следующий день Библию. Прижимая Книгу Жизни к груди, Павлов вслух помолился:

— Боже великий! Ты прислал мне духовную пищу, слава Тебе! Вразуми души тех, кто беседует со мной! Открой им спасение Твое!

Необычный заключенный понравился полицейским. Разговоры о Боге, о вечной жизни доставляли пользу Василию Гурьевичу и его охранникам. Читая Библию после бессонной ночи на голых нарах, кишащих блохами, Павлов чувствовал прилив новых сил и ободрение. Полицейские слышали библейские рассказы только из уст батюшки, а тут им проповедовал человек без рясы и нагрудного креста. Несмотря на это, они все же проникались уважением к нему. По искренности и силе слова собеседника полицейские догадывались, что перед ними тоже служитель Божий, но какого-то другого типа. Близкие друзья и родственники старались чем-то облегчить участь Василия Гурьевича. Как-то утром в коридоре мелькнула фигура Богдасарова, но начальство не дозволило им увидеться лицом к лицу. Павлов обменялся с ним только несколькими словами через дверь. К обеду приехала жена. Она привезла целую сумку съестных припасов. Еду Василию Гурьевичу кое-как передали, а на личное свидание наложили строгий запрет. Вечером у главного входа послышался еще один знакомый голос. Это была двоюродная сестра по матери Фима.

— Неужели нельзя повидать Василия?! Он же не разбойник! — громко кричала Фима. — К настоящим преступникам и то родных впускают… Где же справедливость?

— Не волнуйся, сестрица, — прижавшись к двери, — успокаивал ее из камеры Василий Гурьевич. *— Темно тут, свежего воздуха мало, но я пока жив и здоров…

Седьмого августа, пригласив Павлова в управление пятого участка, пристав взял у него подписку в том, что распоряжение о высылке объявлено ему. Молоканин Петр Порошин на своем фаэтоне дежурил у подъезда, предлагая начальству отвезти Павлова безвозмездно, куда прикажут. Пристав заупрямился. Он велел найти такого извозчика, который не был бы знаком с Василием Гурьевичем. Один извозчик на вопрос полицейского, знает ли он Павлова, ответил отрицательно, хотя на самом деле часто видел его. В тот же день Павлов оказался в тюрьме. Его поместили в секретную камеру на втором этаже. Снаружи древний замок представлял собой мрачное сооружение, зато в камере дышалось легко. Два больших окна выходили на Куру и оживленную часть города. В спокойных затонах неподвижно чернели лодки с нахохлившимися рыбаками, а на правом берегу Куры, гулко звякая сигнальными колоколами, сновали трамвайные конки. "Жизнь кипит, а я сижу, как птица в клетке,— думал Василий Гурьевич. — За что? Совесть моя чиста, я желал добра людям". На обед надзиратель принес порцию вареной фасоли с мелко накрошенными орехами. Принимая пищу, Павлов благодарил Бога за попечение и поддержку. "Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое, а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь", — приходили на память слова апостола Петра, укрепляя в надежде на промысел Божий. Восьмого августа Павлов покинул камеру Метехского замка. Вызвав в контору, ему дали 10 копеек, заставили расписаться и сдали двум городовым.

— На вокзал велено доставить тебя, — сообщили полицейские, подводя Василия Гурьевича к фаэтону.

Проезжая мимо дома Капрановых, Павлов просил охранников остановиться и позвать хозяина. Городовые оказались на редкость добросердечными и быстро исполнили просьбу. Вместе с Капрановым Василий Гурьевич увидел свою жену. По бледному осунувшемуся лицу Татьяны Ивановны катились слезы. На днях еще одно горе свалилось. Она пришла к сестре по случаю похорон племянницы.

— Меня везут на вокзал, — успел сказать родным Василий Гурьевич. — Вы не ходите туда. Не дадут вам со мной увидеться. Прощайте! Бог с вами!

До прибытия поезда Павлова с городовыми держали взаперти в жандармской комнате. Когда раздались частые паровозные свистки, в помещение вошел помощник пристава пятого участка и вручил охранникам билеты на проезд до Батума. Следом за приставом явились шесть жандармов и, окружив кольцом арестанта, повели его на другую сторону поезда. Несмотря на полицейские предосторожности, друзья и родственники все-таки пришли на вокзал и узнали местонахождение Павлова. Из вагонного окна, прикрытого жалюзи, Василий Гурьевич видел как они метались по перрону, желая проститься с ним. Одиноко стояла убитая горем жена Павлова, скользя усталым взглядом по вагону. Бравый пристав, руководивший посадкой, вошел на несколько минут в вагон с двумя пышно разодетыми дамами. Самодовольно улыбаясь, он презрительно показывал пальцами на арестанта. Дамы громко и беззаботно смеялись. Отвернувшись от веселой компании, Павлов еще сильнее прижался к окну, выискивая глазами в толпе жену и друзей. На душе стало легче, когда среди пассажиров вдруг показались знакомые лица. В одном вагоне с ним ехали Фефелов, Порошин и Богдасаров. Уговорив полицейских, они вступили в непосредственный разговор с Василием Гурьевичем. На станции Гори Тит Алексеевич Фефелов на прощание угостил всех сытным обедом. Они сошли вместе с Порошиным, а Богдасаров сопровождал Василия Гурьевича до Батума. Богдасаров от себя и от брата Капранова передал Павлову деньги. У Василия Гурьевича было всего двадцать копеек в кармане. Деловитый Батумский полицмейстер торопливо ознакомил Василия Гурьевича с предписанием, в котором значилось, что отправка в Оренбург будет осуществляться этапным порядком, под строгим наблюдением во избежание демонстраций со стороны единомышленников. Вечером к арестантскому помещению, где содержался Павлов, пришли Богдасаров и Анастасия Мазаева. Охранники позволили им передать продукты голодному узнику. До наступления ночи Василия Гурьевича переправили в Батумскую тюрьму. Отобрав при обыске все деньги, надзиратели заключили Павлова в угловую одиночную камеру. Из окна был виден тюремный двор, просматривалась синяя полоска моря и лесистые склоны гор. Потянулись тягостные дни и ночи. На обед давали кусок хлеба и вареную фасоль, а вечером приносили только горячую воду. Пачка чая, доставленная Богдасаровым, здесь очень пригодилась. Короткие получасовые прогулки на воздухе чуть-чуть снимали утомление. Удрученное состояние сильно усугублялось бездействием. Под рукой не было ни книг, ни бумаги. Богдасаров пытался в управлении передать Василию Гурьевичу Новый Завет, но ему не разрешили. Павлов, шагая взад-вперед по камере, напрягал память и мысленно прочитывал целые главы из Священного Писания. Однажды одиночество Василия Гурьевича нарушили семь пересыльных арестантов. Их продержали с Павловым всего одну ночь. Тесная камера загудела от гортанных возгласов. Среди новых соседей Василия Гурьевича были и русские: матрос Беляев и Федор Гладких из Воронежской губернии. Небесный Отец заботился о нуждах Павлова через семейство Федора Мазаева. Супруга Мазаева и дочери несли почти круглосуточное дежурство у тюрьмы. Благодаря их христианской любви Василий Гурьевич не испытывал голода, они приносили ему разнообразную пищу и фрукты. Как-то начальство вызвало Павлова во двор. Василий Гурьевич не поверил своим глазам. У ворот с двумя детьми стояла его жена и Агафья Мазаева.

— Вот, проститься приехали, — покачивая на руках грудного младенца, кротко сказала Татьяна Ивановна. — Троих дома оставила…

— Как ты сюда добралась-то? — крепко обнимая жену и детей, радовался Павлов.

— У помощника прокурора была, просила, умоляла…

— Нынче отправление. С пристани. Ну что ж, предадим нашу жизнь в руки Господа… Будем следовать за Христом до конца! Слава Ему за все!

Татьяна Ивановна, плача, согласно кивала ему головой. После обеда всех этапируемых согнали на открытое место во дворе. Солдаты, грубо толкая каждого по плечу, усадили их в четыре ряда на корточки перед старшим унтер-офицером. Офицер начал проводить перекличку и давать указания на личный обыск. Охранники проворно выворачивали карманы у заключенных, выбрасывая табак, мыло и другие предметы. Более часа продолжалась унизительная процедура. Наконец офицер, построив заключенных в колонну, зычно скомандовал:

— Вперед!

Ворота тюрьмы с тяжелым скрипом распахнулись и необычная процессия двинулась к морскому побережью. Жена Василия Гурьевича не отходила от тюрьмы во время проверки, но внутрь двора ее не пустили и она чуть раньше пошла в сторону пароходной пристани.

— Прощай, Татьяна, — крикнул Василий Гурьевич, когда колонна поравнялась с женой. — Детей береги! Молись за меня!

Заключенных вели очень быстро и Татьяна Ивановна почти бежала следом, махая рукой. Оказавшись на пароходе, Василий Гурьевич попросил у начальника конвоя разрешения допустить жену и Мазаеву.

— Пусть заходят, — согласился начальник. — Я вас знаю, вы люди неопасные…

Целый час просидел на палубе Василий Гурьевич, беседуя с провожающими.

— Тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь, — твердо сказал напоследок Василий Гурьевич. — Пусть хранит вас Господь, дорогие мои…

Вытирая платком слезы, женщины сошли на пристань. Пароход отчаливал в темноте при свете огней. Схватившись за поручни, Павлов долго смотрел на две худенькие фигурки, печально застывшие на пристани под красным светом фонаря. Теплая летняя ночь окутала пароход. Перебирая мысленно события дня, Павлов никак не мог уснуть, да и само морское путешествие в такую великолепную погоду не располагало ко сну. Темные очертания гор, похожие на гигантских животных, мерцающий глаз Батумского маяка, ласковые звезды на огромном небосводе, мягкий ветер с соленым привкусом, — все дышало какой-то глубокой и мудрой тайной, сокрытой от людей, но ведомой Творцу неба и земли. С Черным морем Павлов познакомился еще в юношеские годы. Тогда он плыл из Поти в Одессу, направляясь в Гамбург. Сделав краткие остановки в портах Сухуми, Нового Афона, Сочи, Адлера, на третий день пароход прибыл в Новороссийск. Около трех верст шагали пешком заключенные до тюрьмы. Каменные стены, ограждавшие тюрьму, были выше основного одноэтажного здания. По сравнению с Батумской тюрьмой здесь арестанты чувствовали себя намного вольготнее. Можно было весь день свободно гулять по тюремному двору. Только на ночь, после проверки, запирали в большие общие камеры. Пища же была совсем никудышная. На семьдесят человек арестантов варили одну бычью голову и давали немного сырого ржаного хлеба. Двадцать девятого августа снова в путь. На этот раз всех посадили в специальный арестантский вагон, сковав попарно ручными кандалами. Дорогой не дозволялось ни вставать, ни разговаривать друг с другом. С Ростовского вокзала арестантов гнали по улице мимо торговой лавки Андрея Савина. Павлов не сводил глаз с домика, надеясь увидеть знакомых, но в лавке и рядом с ней никто не показывался. Как только вошли в тюрьму, к Василию Гурьевичу приступил староста, требуя денег за вынос "параши". Павлов отдал Деньги беспрекословно, зная, что в противном случае арестанты сами обыщут новенького и отберут. Пожаловаться тоже нельзя, потому что тогда начальство будет допытываться о причине несдачи денег в контору. У тюремного старосты звенели кандалы на руках и ногах. Он убил армянского священника в городе Нахичевани и был приговорен к каторжным работам в Сибирь. Арестанты часто устраивали взаимную куплю-продажу необходимых вещей. Василий Гурьевич купил у татарина маленькую подушечку. Жесткая тюремная постель стала чуть приятнее. Шестого сентября, выдав каждому по куску вареного мяса и хлеба, арестантов опять сковали попарно и повезли в Новочеркасск. Новочеркасская тюрьма напоминала маленький завод. Там работали каретные и ткацкие мастерские, двор был просторный. Очень тяжко приходилось ночью. Из-за перегруженности камер негде главы преклонить. Подложив купленную подушечку под голову, Василий Гурьевич устроился прямо на кирпичном полу. Положение облегчалось тем, что в Новочеркасске провели всего одну ночь. После Ростова еще долго кочевали по пересыльным тюрьмам Козлова, Ряжска, Пензы. В Ряжске Василий Гурьевич заболел лихорадкой. Из-за наступивших холодов и дождей болезнь долго не проходила, изнуряя Павлова почти до конца этапа. Во второй половине сентября показались суровые Оренбургские степи.

Долина скорби

Первыми в Оренбургской тюрьме навестили Павлова молокане. Через двое суток Василия Гурьевича выпустили на поселение и он устроился в подвальном помещении у Лобачева. Вскоре ссыльный увидел и баптистов из окрестных сел. Их лица светились изумлением и радостью.

— Брат, не унывай, это Господь опять тебя к нам прислал. Значит дело тут не докончено и тебе предстоит работать, — утешал Василия Гурьевича Левин Пчелинцев.

Труда на самом деле было много, духовная жатва поспевала прямо на глазах. Из ближних и далеких селений ехали к Василию Гурьевичу новообращенные с просьбой преподать им водное крещение. Осенняя вода на реке Урал обжигала тело, сводила судорогой ноги, а Павлов терпеливо крестил группу за группой. "Со времени моего прибытия сюда к общине присоединено мною 5, и одним братом 40, а всего 45 душ, — сообщал впоследствии Павлов Мартину Кальвейту, сосланному в Елисаветпольскую губернию под надзор полиции. — В текущем году на льду крещено еще 2 души. Таким образом, несмотря на гонения, Господь продолжает строить Свое Царство. Братья в Тифлисе слишком трусливы: они должны выказывать больше мужества и собираться, они еще ни разу не стояли перед судом и имеют закон на своей стороне. Моя жена пишет мне, что она никакой помощи от братьев в Тифлисе не получает и я был очень не доволен на тебя, что ты не передал ей мое жалованье, то есть должные мне 125 р., но ты и другие братья поставили ей опекуном Капранова. Из твоего письма я усматриваю также, что ты имеешь крайне невыгодное мнение о хозяйственных способностях моей жены. Я рад, что твоя жена в этом отношении лучше. Однако Господь позаботится другим способом обо мне и моей семье и я уже научился ждать всего не от людей, но от Господа. Тем не менее забудем каждый взаимные обиды и будем просить Господа, чтобы Он все более и более наполнял нас любовью. Наше положение таково, что мы должны друг друга утешать. Сердечно приветствую тебя и всех братьев в Господе". Павлов помышляет не только о семье, его одновременно беспокоит и положение тифлисских верующих. Церковь по сути дела осталась без пастырей. Молитвенный дом был закрыт, местные власти всячески принуждали баптистов дать подписку об отказе проводить богослужебные собрания и не допускать проповеди Евангелия среди православного населения. Опасаясь гонений, верующие собирались маленькими группами по частным домам или же в пустынных окрестностях Тифлиса. "Мне кажется не следует унывать, но должно делать Господне дело и не слагать оружие, — рекомендует Павлов тифлисским собратьям в письме к Матвею Сосину. — Я советую всем братьям подать еще прошение министру внутренних дел и разъяснить, что местная полиция запрещает вам отправлять общественные богослужения вопреки закону от 3 мая 1883 г. Если и министр откажет, подать прошение на Высочайшее Имя. Если и Государь откажет, тогда нужно повиноваться более Небесному Царю, нежели земному. Лучше нам пострадать, чем оставлять собрания. Если подчиняться полиции, то как мы можем исполнить заповедь Спасителя о Святой вечере. А если бояться ссылки, то нужно отвергнуться Христа и тогда можно жить спокойно, богатеть, наслаждаться, но и тогда нечего ждать будущей славы. Если будете писать прошение, то нужно подписаться всем членам, богатым и бедным, а не вилять и не уклоняться. Если страдать, то страдать всем за дело Христово и стоять единодушно за веру евангельскую. Конечно, могут сослать и еще некоторых, пусть даже всех сошлют. Что же мы потеряем? Земные блага, но у нас есть на небесах имение лучшее и непреходящее. Ссылка еще не есть потеря жизни, но древние христиане и на смерть шли за Христом, как на брачный пир! О, где дух первых христианских мучеников! Прощай, твой брат Василий Павлов". Долгие зимние вечера Василий Гурьевич коротал один, без семьи. Его жена добралась до Оренбурга с пятью малыми ребятишками только в марте. С Пашей дорогой случилось несчастье: находясь в вагоне, мальчик от сильного толчка упал со скамейки и сломал себе правую руку. Хорошо, что по соседству ехал студент медицинской академии, который на ближайшей станции успел сделать ему первоначальную перевязку, а в Сызрани станционный доктор наложил на руку гипс. К середине года нужда заставила Василия Гурьевича заняться хлебной торговлей. По причине сильного неурожая в Оренбурге недоставало хлеба. Кавказские братья Проханов и Савин прислали Павлову для продажи пшено и кукурузу. Торговые дела принесли Василию Гурьевичу только одни убытки, так как железная дорога была завалена грузами и хлеб доставили к тому времени, когда цены на него уже значительно упали. Да и к операциям коммерческого характера Василий Гурьевич не имел особой природной склонности. Из-за болезни младшего ребенка Миши Василий Гурьевич вынужден был отправить жену и его в деревню. Спустя несколько дней пришлось отвезти туда же и Надю, которая тоже не отличалась крепким здоровьем. Однажды, на исходе жаркого июльского дня отдыхая от текущих дел, Василий Гурьевич услышал частые торопливые шаги на лестнице. В квартиру вбежала вся заплаканная Верочка.