Страна «гирин герен»
Шрифт:
Эта «тень» встречалась Соларину на каждом шагу, неотступно следовала за ним. Под видом альтруизма, под предлогом приобщения к современной цивилизации нигерийцам повсюду, где это было возможно, внушали: все, что не английское, — плохое, что лучше английского нет ничего на свете. Хочешь иметь вещь — покупай английскую, потому что с ней ничто не сравнимо. Одеваться лучше всего «а ля Бритиш». Говорить тоже надо по-английски, и чем лучше человек знает английский, тем быстрее он добьется признания в обществе. Нигерийкам и не следовало помышлять об агого, ауйойо, ипако эледе и других традиционных элегантных прическах (прически, состоящие из многих рядов косичек с проборами между ними. — Ю. Д.). Местные женщины должны походить на англичанок: распрямлять свои кудряшки или носить парики из прямых волос. К тому же заставляли стыдиться своей кожи — сочно-черной, считающейся у африканцев символом здоровья и жизнеспособности. Ну а цвет кожи изменить просто: на вездесущей рекламе, предлагающей какой-то крем, трижды появлялось лицо нигерийской женщины, каждый раз все светлее и светлее.
Прозрение наступило быстро, будто кто сдернул с его глаз радужную пелену. Жизнь на родине раскрывала перед ним все новые свои стороны. Он узнавал не только фасад Нигерии, но и ее изнанку.
Стоило хотя бы отойти чуть в сторону от роскошного центра Лагоса, и взору открывалась совсем иная картина: скопище невзрачных сооружений из обрезков досок, фанеры, ржавого железа, мало похожих на жилье. Рядом мастерские ремесленников, лавочки с неброским дешевым товаром, ребятишки с коростой на голове, очереди у колонок за питьевой водой…
Соларин все больше убеждался воочию, что сущность деяний иноземных хозяев в стране не в альтруизме и приобщении ее жителей к современной цивилизации, а в интересах наживы и жестоком угнетении.
В годы недавней войны Нигерия была одним из главных поставщиков Великобритании. Каучук, олово, колумбит, вольфрам, пальмовое масло, хлопок, земляной орех и многое другое вывозилось в Англию. Миновали тяжелые времена, и у нигерийцев появилась надежда: теперь они, дескать, смогут использовать свои товары для собственных нужд. Не тут-то было. Поток сырья и продовольствия в Англию нисколько не ослабел. Соотечественникам Соларина доставались лишь крохи с господского стола. Видимо, не без намека появилась в Африке притча о том, как лев «благородно» делился с кроликом обедом, полученным ими в дар от доброго духа джунглей. «Поделим обед по-братски! предложил лев кролику. — Ты откусишь кусок, я — кусок, снова — ты, за тобой — я. И так до конца».
Пожалуй, одним из самых порочных последствий английского господства была изоляция нигерийских народов друг от друга. Заморские правители разделили страну на три области. Причем, Северная область, где правили консервативные по натуре эмиры, противившиеся каким-либо малейшим преобразованиям, в несколько раз превосходила по территории две другие области, вместе взятые. Местные жители не смели и помышлять о переезде в другую провинцию, поскольку их посчитали бы там «чужаками». Каждая из областей была отделена от других перегородками, как ствол бамбука.
Нигерийцам насильственно навязывали чуждую культуру, лишили права писать, создавать литературу на родных языках, соблюдать свои обычаи и традиции. Верна, видимо, пословица: «Возьми человека за обе руки, и куда Денется его сила». Заморские правители крепко держали страну за обе руки.
Эту хватку Тай Соларин вскоре испытал на себе.
Он шел в школу, куда его определили, с радужными надеждами. Наконец-то сбылась мечта. Он учитель! Надежды обернулись глубоким разочарованием. Уже одно расписание уроков повергло его в уныние: «История Великобритании», «Литература Великобритании», «География Великобритании»… Детям следовало внушать мысль, что у Нигерии нет своего прошлого, своей культуры. История страны началась якобы с того времени, когда шотландский исследователь Мунго Парк добрался до порогов Каинджи на Нигере, а до этого все было погружено во мрак. Школьники знакомились с историей Европы, Англии, изучали войны Алой и Белой Розы, династий Тюдоров и Стюартов и не имели никакого представления о «культуре Нок», древних Ифе и Бенине.
Раньше, когда Соларин сам был школяром и его заставляли зубрить предметы, касающиеся истории и жизни метрополии, он по своей детской наивности принимал все за чистую монету. Теперь было иначе. Он понимал, что в Нигерии и не помышляют об истинном просвещении масс. Не приобщение нигерийцев к современным знаниям, а их духовное закабаление под видом «морального воспитания» _ вот что стало важнейшим принципом колониальной политики. Учебные программы школ всех ступеней включали преимущественно гуманитарные предметы. Система образования была приспособлена для нужд метрополии, а не для потребностей Нигерии. На просвещение выделялись ничтожные средства для подготовки из местного населения лишь «белых воротничков» — клерков и прочих мелких служащих, необходимых колониальным властям. Заморские правители предопределили судьбу не только отдельного нигерийца, но и судьбу всей страны.
Вольный, дерзкий в своих суждениях Тай Соларин пробовал на уроках рассказывать детям о Нигерии, ее истории, богатом культурном наследии. Но его тут же приструнивали. Он все чаще ощущал на себе прилипчивый взгляд и видел чужое любопытствующее не в меру ухо.
Университетский диплом, как волшебная палочка-выручалочка, позволял жить безбедно. Можно было бы застегнуть душу на все пуговицы, ничего не замечать, ничем не волноваться, не испытывать никаких тревог и забот.
Поступок рождается не только разумом, но и сердцем. Сейчас Тай Соларин не может сказать, когда ему впервые пришла мысль создать «свою» школу, наверное, после очередной нахлобучки за рассказ о Нигерии. Она давала бы ученикам современные знания, приобщала к культуре, а главное — развивала бы у детей тягу к самостоятельному труду, готовила к жизни, к продолжению своего образования. Это был стихийный порыв, но он со временем обрел высокую социальную значимость.
Соларин понимал, что колониальные власти не позволят ему и заикнуться о такой школе. Надо все создавать самому, а для разбега нужны были деньги. Вскоре новый педагог прослыл в школе, где он работал и где учились будущие «белые воротнички», скрягой. И мало кто из учителей догадывался, что их коллега трясется над каждым шиллингом, ограничивает себя во всем не ради скопидомства. В свободные от уроков дни он выезжал в окрестности Лагоса, искал место для «своей» школы. Так продолжалось четыре года. А потом Соларина не стало в Лагосе. Людской телеграф работает в деревне, как и в городе, безотказно. В окрестностях Икене прошел слух: в джунглях объявился чудик… Робкий стук в дверь (к этому времени мы перебрались в полукруглую гостиную) прервал нашу беседу.
— Не иначе очередной проситель. Заходите! Дверь не заперта! — Соларин привстал со своего потертого шезлонга.
На пороге, подталкивая перед собой мальчишку, появился озабоченный средних лет человек. Ни слова не говоря, оба поклонились, затем пали к ногам директора.
— Это что еще придумали! — его голос зазвенел от возмущения.
Мужчина и мальчишка поднялись с пола.
— Что у вас? — Соларин заходил по комнате.
— Да вот… сына привел, хотел бы к вам в школу.
— Сами-то откуда?
— Из Аго мы.
— Далековато.
— Ваша школа, хоть и в джунглях, а свет от нее, как от маяка, далеко виден, оживился мужчина.
Тоже мне… А что, разве своей школы в Аго нет?
Есть, но мой сын ни в какую не хочет там учиться. У вас, как говорят, учение с практикой связано. Пока будет в «Мейфлауэр», глядишь, профессию какую-то получит. После школы работать сможет. Все семье подмога.
Так-то оно так, вздохнул Соларин. — Мест вот только в «Мейфлауэр» нет.
Вот уж не поверю! У вас почти тыща учеников. Одним меньше, одним больше, — упрашивал человек.