Страна Печалия
Шрифт:
Не кривя душой, Аввакум лишь самому себе признавался, что не раз переживал сомненья в правильности своих действий, подолгу размышляя, а не принять ли все как есть и начать вести себя, как покорная овца, гонимая в общем стаде. Но что-то мешало ему поступить именно так. А потому чем дальше, тем больше нарастала в нем уверенность и убежденность в собственной правоте…
Если подумать, то может случиться так, что завтра тот же патриарх прикажет брить бороды всем православным или читать «Отче наш» сзади наперед, а там недалеко и до латинства, до папы римского, который только и мечтает, как бы подмять под себя православную церковь и управлять всем миром. Пример
«Если они не хотят признать правоту нашу, то почему мы должны воспринять инородную веру? — думал Аввакум, сосредоточенно глядя на мерцающую под образами лампадку, в тусклом пламени которой виднелся лик Спасителя. — Скажи мне, Господи, как быть? Прав ли я в деяниях своих, подай знак…»
Но не было ответа на его вопросы, и лишь ветер уныло нес за окном крупинки снега, срываемого сильными порывами с соседних домов и уносимого куда-то вдаль, где они должны будут найти свой приют. И Аввакуму представилось, что его так же вот по чей-то высшей воле несет, словно снежинку по Русской земле… Но не просто так, а с великой целью проповедовать истинную веру, призывать заблудших вернуться в лоно истинной церкви, идти следом за ним, пробуждая других людей.
Подобные сомнения овладевали им почти каждый вечер, и видел он в том дьявольское наущение, к которому часто прибегает искуситель рода человеческого, дабы поколебать человека в убеждениях его, отвратить от истины и ввергнуть в пучину страстей, попав в которую он уже не волен принадлежать Богу и самому себе, а лишь думает о том, как остаться живому и готов отдать за это что угодно.
Но утром, едва лишь он просыпался, видел огонек растопленной печи, свою Анастасию, которая доставала свежеиспеченный, пышущий жаром ароматный каравай хлеба с хрустящей корочкой, смотрел на мирно сопящих носами детей, а через окно мелькал первый лучик утренней зари, сомнения исчезали. Он тут же забывал о ночных своих размышлениях, видя себя главой семейства. И не только своего, но и тех, пастырем которых являлся по долгу службы. И им тут же овладевала тревога за судьбы и будущность тех, кто свято верил в него, поскольку именно он и должен указывать путь тем, кто не обладает священным саном.
Разве не сам Господь направил его, Аввакума, бороться с напастями, которым подвергнуты его прихожане, и защищать их? Разве не он на исповеди узнает о самом сокровенном и дает им советы в правильности пути? Отвернись он от их страждущих душ, оставь хоть на малое время, и к кому же им тогда обратиться? У кого искать заступничества? Потому и должен он быть тверд как камень, несокрушим, как скала, во время бурь житейских, не дать сомнениям овладеть им, и как кормчий на челне, привести их к долгожданному спасительному райскому берегу. Может ли рулевой судна, не зная пути своего, рыскать по водной глади, направляясь то в один, то в другой конец? Так недолго потерять не только веру, но и себя самого. Нет, не должно быть сомнений в душе идущего к раз и навсегда намеченной цели. А цель у него одна — Царство Небесное.
Избегал Аввакум делиться сомнениями своими и с ближним к нему человеком, Анастасией Марковной, которая могла изначально промолчать, тем самым выразив сомнения словам его, а потом и вовсе усомниться в правильности мужниных слов и поступков. А кончится тем, что и совсем откажет в доверии
…И только ангел небесный, бессрочно подле него пребывающий, знал о тех сомнениях и пытался всеми силами помочь, вразумить его, призвать к покаянию и извечной Божьей милости, чтоб понять: все, что происходит в мире этом, делается по воле Господа. И будь то великий грех или богоспасительное благодеяние, не подлежит суду людскому. Наступит великий час, когда все дела людские будут взвешены и оценены Великим Судией. Он и только Он даст им Свою оценку. А человек смертный, что былинка степная, то расцветает под лучами яркими, то засыхает, потеряв прежнее обличье, потому как нет в мире ничего вечного, неизменного. Так и дела людские, а тем более помыслы их, тленны и не вечны, и не смертным людям решать, как они оценены будут Творцом всего сущего.
Но глух был раб Божий Аввакум к тихим почти неслышным речам ангела своего, хотя и понимал порой: кто-то пытается заговорить с ним, направить по иному пути. Но, поди разберись, чей то шепоток слышится: небесный ангельский или, не приведи господь, дьявольский?! Потому и пер он свой воз с поклажей сомнений и раздумий долгих, порой совсем из сил выбиваясь, душу вон из себя вытряхивая, по непроторенной целине, без дороги, наугад… Не веря никому, кроме себя самого, надеясь, как и любой русский мужик, на извечное авось и… чудо…
…Несмотря на неудачу с отцом Мироном Терентьевым, Аввакум не оставил попыток найти единомышленников среди батюшек других приходов. Он несколько раз побывал во всех городских храмах, стараясь не особо привлекать к себе внимание, для чего облачался в мирскую одежду и оставался в притворе храма, издали наблюдая, как идет служба. Но, к его глубокому разочарованию, везде, где бы он ни побывал, служили по новым канонам, а прихожане крестились ненавистным ему трехперстием.
Аввакума так и подмывало пройти к амвону и зычно закричать оттуда, призвать всех не верить лукавому Никону, который, по его мнению, давно продал душу свою за власть, которая испортила его и сделала сторонником антихриста. Но он сдерживал себя, понимая, что добром это не кончится и его не только выгонят вон, но еще и придадут суду по закону о нарушениях церковной службы. А потому он лишь пытался поделить по еле заметным признакам, кто из батюшек так же, как и он, лишь терпит новые обряды и готов будет по первому же призыву вернуться к прежней службе и отринуть от себя то, чего не должно быть в храме Христовом.
Более других приглянулся ему властный седобородый иерей Григорий Никитин, служивший в храме Богоявления Господня, находящемся на нижнем посаде, где стояли торговые ряды, а потому храм охотно посещали все приезжающие по торговым делам на городские ярмарки. По тому, как тот вел службу и, по мнению протопопа, заставлял себя читать скороговоркой новоявленные слова в обрядах, не проговаривая их как должно, Аввакум решил, что и он не согласен с нововведениями. И, выбрав время, когда тот, закончив, службу выходил из храма, подошел к нему. Облаченный в мирское, он смиренно попросил благословения, а затем с тяжким вздохом спросил: