Страна Печалия
Шрифт:
А там, неровен час, и вся страна поднимется на защиту старой веры. А когда о том узнает царь, он поймет, на чьей стороне правда, изгонит зарвавшегося в своих стараниях Никона и призовет его, Аввакума, обратно к себе. И тогда… Что будет тогда, он представлял себе плохо, но твердо знал, что ссылкой его дело не закончится и борьба за души православных прихожан лишь только начинается. А пока… Пока нужно набраться сил и терпения, выстоять, не сдаться, обрести как можно больше сторонников, кто бы разделял его взгляды и воззрения и пошел с ним до самого конца, до смертного часа.
…Для своих далеко идущих планов он решил обзавестись знакомствами среди местного духовенства и начал в свободное время наведываться в городские приходские храмы, где в службе не участвовал, а вел себя как рядовой прихожанин, больше наблюдая и слушая. Начал он с ближайшего к нему храма Спаса Нерукотворного, находящегося на верхнем посаде сразу близ острожных крепостных ворот. Настоятелем в нем был Мирон Терентьев, присланный сюда не так давно из Вологды. От роду ему было, как и Аввакуму, три десятка лет с небольшим. Тонкий хрящеватый нос и русые волосы выдавали в нем выходца с северных российский окраин, где народ не знал кабальной зависимости, ни боярского, ни ордынского гнета. Как-то раз, дождавшись окончания службы, Аввакум подошел к нему и попросил благословения. Отец Мирон, смущаясь, но, не показавши вида, благословил, и они троекратно поцеловались.
— Рад, что почтили наш храм своим присутствием, — проговорил он, пристально глядя в глаза Аввакуму. — Не откажетесь ли разделить нашу трапезу, отведать, что Бог послал?
— С превеликим удовольствием потрапезничаю с вами, хотя и ждет меня дома протопопица моя, — согласился Аввакум и направился вслед за настоятелем в южный придел храма, где находился небольшой деревянный пристрой и посредине него стоял длинный деревянный стол с лавками по бокам.
На столе их ждало заранее приготовленное церковным старостой угощение, который, увидев входящего Аввакума, тут же подошел к нему под благословение.
— То староста наш Ларион Обрядов, торговый человек и первый мой помощник, — представил того отец Мирон, — прошу любить и жаловать.
— Стараемся, как можем, — поклонился староста и широким жестом пригласил всех садиться.
Вслед за ними, несколько смущаясь, в трапезную вошли еще несколько человек из числа церковнослужителей и двое дородных мужиков с окладистыми седыми бородами едва ли не до самого пояса.
— А то братья мои, Кузьма и Фотий, а по отцу все мы Григорьевичи, — показал на них староста Ларион. — Без малого как десять годков в Сибирь разные товары возим.
Оба брата степенно поклонились и заняли свои места на противоположном от Аввакума конце стола, не забыв перекреститься на висящие в углу образа.
— И как торговля? — поинтересовался Аввакум, чтоб поддержать разговор.
— Какая тут торговля, — сочным басом ответил за всех один из братьев, — все больше себе в убыток, а прибыли никакой.
— Отчего же так? — спросил Аввакум.
— Да все потому, — вступил в разговор второй брат, — пока везешь товар, потратишься изрядно, да и не всякую вещь довезешь в целости, какая побьется, иную возчики украдут, за всем не уследишь. А платить из своего кармана приходится, вот по тому и цены здесь, в Сибири, в несколько раз больше, чем на Святой Руси. А людишки тутошные привыкли своими самоделками обходиться, не хотят давать за добрый товар цену, которую мы просим. И сколько им ни объясняй, почему цена такая, не верят. Мироеды мы, и все тут. Вот и приходится отдавать подешевле, чтоб хотя бы вложенное вернуть. Помышляем уезжать отсюда, коль дело и дальше так пойдет.
Аввакум понимал, что купцы лукавят. Знал их привычку скрывать свой достаток, жалобиться, выставляя себя чуть ли не нищими, но спорить с ними не стал, а терпеливо выслушал сетования и постарался перевести разговор на близкую ему тему, ради чего и пришел сюда.
— Вижу, вы тут службу по-новому ведете… — неопределенно высказался он, ожидая, что ему на это ответят.
— А то как же, — пожал плечами отец Мирон, — нас еще прошлым летом владыка собирал, объяснял, какие изменения вводить, согласно указу патриаршему, и прихожан своих к тому приучать.
— И что же? — спросил жестко Аввакум. — Никто и не поинтересовался, отчего сызнова службе Божьей учиться надо? Сразу все и приняли как есть?
— По-разному, — ответил со вздохом отец Мирон, — кто-то и слова не сказал, а иные и в храм ходить перестали, говорят, что дома молитвы читают, а иные из монастыря монахов к себе зовут, которые к ним со Святыми Дарами приходят, причащают.
— И много таких? — заинтересованно спросил Аввакум.
— Почти половина, — сокрушенно кивнул головой настоятель.
— А вы как же, — посмотрел на братьев Обрядовых Аввакум, — никак щепотью креститься начали?
— Когда как, — ответил за всех староста Ларион, — когда щепотью, а когда и двуперстием, по-старому. Все никак не привыкнем, как нужно по нонешним временам, на старинку тянет. Кто его разберет, где она, правда. Против патриарха не попрешь. И владыка наш им же поставлен. А ты сам-то, батюшка, что об этом скажешь?
— А я, други мои, думаю, что дьявольское наущение все это, — горячо начал Аввакум, успевая притом откусывать от лежащего перед ним рыбного пирога и сплевывая на стол небольшие косточки, — известно вам, что антихрист скоро явится в мир этот, и конец света не за горами. Вот он через слуг своих и вводит нас в искушение, заставляет молитвы по-иному читать и отказаться от главного оружия нашего — креста Господня.
— Вроде от креста мы не отказываемся, — заметил отец Мирон и для пущей убедительности перекрестился.
— Как же не отказываетесь?! — схватил его за руку сидящий рядом протопоп и указал на три сложенных вместе пальца. — Как же не отказываешься, — повторил он, — когда кукишем крестишься? Кукиш этот и есть признание лукавого, печать антихристова…
— Так как же это, — зашумели сидящие за столом, и все дружно, как по команде, перекрестились, — не может такого быть… крест он крест и есть, хоть двумя, хоть тремя перстами, хоть всей ладонью крестись…
— А вот и нет! — горячо крикнул протопоп. — Антихрист не так прост, как иные думают. Он с того и начал, что поначалу хочет отучить нас креститься как должно, а потом и души наши к рукам своим поганым приберет и гореть нам всем в геенне огненной, и никто нас отмолить не сможет, поскольку праведников на земле после того почти совсем не останется.
— А как же сам царь крестится? — подал голос с дальнего конца стола совсем еще юный дьячок, у которого борода только начала давать знать о себе едва заметными коротенькими волосками.