Страна Печалия
Шрифт:
— Что царь? — не задумываясь, ответил протопоп. — Царь он помазанник Божий и до нас не касаются дела его. Мы о своей душе ежечасно думать должны, а потому, братья мои, заклинаю вас, не принимайте обычаев новых, живите, как деды и отцы нам завещали.
На некоторое время в приделе воцарилось молчание, и все взгляды присутствующих были обращены на Аввакума, словно все ожидали каких-то откровений, которые помогут им осознать и разобраться в сложившейся ситуации. Понимал это и сам Аввакум, добившись главного, посеяв среди сотрапезников сомнение, которое, как он видел по лицам, овладело всеми. Поэтому он начал издалека, решив не касаться пока вопросов, связанных с церковными
— Что есть церковь Божия? — спросил он, обводя всех взглядом и подолгу задерживаясь на их лицах. — А я вам скажу, церковь наша — это собрание людей с чистыми помыслами, желающих, прежде всего, душу свою спасти и не попасть в сети дьявольские. Вера наша идет от Господа, от Иисуса Христа, который завещал почитать имя Его и вкушать тело и кровь Его. Кто что возразить против этого может? — Он вновь быстро оглядел внимательно слушающих его людей, заметив, что интерес их все больше нарастал. — А потому, выполняя заповеди Божьи, остаемся мы верными слугами и почитателями Господа нашего. Но если кто согрешил, а без греха человек не волен жить, то должен он в скором времени покаяться и прощение получить. Но один грех другому не ровня. Есть грехи малые, а есть и великие, которые смертными зовутся. За них мы ответ особый нести должны. Поддавшись бесовскому наущению, все вы, миленькие мои, приняли обряды новые, стали кукишем креститься, а то грех великий, как есть смертный грех. За него должны вы все теперь просить батюшку вашего, чтоб наложил он епитимью на каждого, и отмаливать тот великий грех в неустанной молитве.
— За что же на нас епитимью накладывать, коль то не наше прегрешенье, а самим патриархом приказано: и как креститься, и как молитву совершать, — осторожно поинтересовался староста Ларион.
— Как же в других церквях народу поступать, кто не осознает правды вашей? — спросил сидящий подле него брат.
— Выходит, батюшка наш Мирон должен собственноручно на всех прихожан своих епитимью наложить и известить о том владыку, — вновь заговорил молодой диакон, — а мне вот думается, что архиепископ наш на самого отца Мирона епитимью за своеволие и наложит, да еще и служить запретит.
— Похоже, так оно и будет, — усмехнулся отец Мирон. — Владыка наш хоть обличьем мягок, а в обхождении крут, как есть снимет с меня крест и от прихода взашей погонит за такое дело.
— И что с того? — махнул рукой Аввакум. — Когда мне в Москве служить в Казанской церкви запретили, то все прихожане мои в храм ходить и перестали.
— Это как же? — изумился староста. — В другой, что ли, перешли?
— Зачем в другой? Ко мне и ходили, туда, где я службу вел.
— Это куда же?
— В пустой овин, рядом с домом моим, — широко улыбнулся Аввакум, — вам ли не знать, что служить и в чистом поле можно. Или как первые христиане в подземельях служили, лишь бы служба та действительно святой была, без лукавства. А церкви наши испоганены теперь происками антихристовыми.
— И долго ли служили в овине своем? — хитро поинтересовался неугомонный дьячок, который, как понял протопоп, больше всех был с ним не согласен.
— Сколько мог, столько и служил, — сердито ответил он, — пока слуги антихристовы не заковали меня в железа, да сюда не сослали.
— Вот-вот, — засмеялся диакон, — вас сослали, а там, глядишь, и нас всех по медвежьим углам разгонят и иных, согласных, на наши места поставят. Нет, вы как хотите, а мне ваши речи не по нраву, с властью ссориться себе дороже выйдет.
— Да и мне негоже, — развел руками отец Мирон, — о детках своих подумать надо, да еще теща моя с нами в дому живет… Как их без
— Грош цена словам вашим, — вскочил со своего места Аввакум и, не удержавшись, со всего маха брякнул о стол стоявшую перед ним большую глиняную кружку с квасом, отчего квас из нее расплескался и окропил сидящих поблизости. Те испуганно отшатнулись, принялись стряхивать с одежды квасные капли, с удивлением смотря на разгневанного, казалось бы, без особой причины протопопа, а тот продолжал: — Известно вам, что случилось с Содомом и Гоморрой, которые, в грехах погрязнув, по гневу Божьему, обращены были в прах и только один лишь Лот с семейством своим спасся. Так и вы ждать будете появление антихристово беззаботно, пока не падет на вас кара небесная. Только поздно будет! Все сгорите и не видать вам спасения, как ушей своих! Не хотите меня слушать, думая о животах своих, живите как есть! Но, вижу, поднимется народ против супостата и сметет прочь и церкви ваши, и вас самих вряд ли минует кара сия.
С этими словами он выскочил из-за стола и, отойдя на несколько шагов, простер в сторону изумленных слушателей свою правую руку с поднятыми двумя перстами и, словно клеймя, перекрестил их, дополнив свой жест громкими словами:
— Проклинаю всех вас за дела ваши неправедные! И пусть гнев Божий падет на вас самих, дома и семейства ваши!
С этими словами, не помня себя, он буквально побежал к выходу, сбив на ходу стоявший подсвечник, свеча из которого упала на пол и, крутясь, покатилась к стене, грозя пожаром, о котором только что предвещал Аввакум.
Горе тем, которые думают скрыться в глубину,
чтобы замысл свой утаить от Господа…
Раздосадованный столь неудачной беседой, Аввакум долго не мог уснуть, соображая, где и в ком ему найти поддержку сторонников в борьбе за старую веру. Он перебирал в уме знакомых ему тобольских пастырей, прикидывая, к кому их них стоит обратиться, кто не побоится гнева владыки, сможет вступить в противостояние с властями и пойти до конца. Дело это, понимал он, затянется не на один год, а потому единомышленники нужны крепкие и несгибаемые, готовые за веру не пощадить не только самих себя, но и жен и детей своих, чтоб добиться цели, ради которой и стоит жить на этом свете.
В Москве, где народ не был так подвержен влиянию и зависимости от верховной власти и всегда можно сменить один приход на другой, найти духовника, близкого тебе по взглядам и убеждениям, всегда была возможность выбора. Там он быстро собрал вокруг себя таких же, как он, непримиримых борцов за старую веру. Потянулись к нему люди со всей Москвы, возбужденные недоверием ко всему, что в последние годы вводил патриарх Никон. Конечно, большинство москвичей остались равнодушны к переменам, посчитав, что так и должно быть, коль приказано сверху. Но немало оказалось и таких, которые не приняли новые обряды и крещение щепотью, разумно полагая, что коль вера едина и несокрушима, то и должна она оставаться такой испокон века.