Страна Печалия
Шрифт:
Вот и сейчас из-за отказа Струны нужно было ему всего-то смириться, спокойно уйти, не показывая своего несогласия, а затем выбрать подходящий момент и обратиться вновь, когда тот будет в лучшем расположении духа. И все бы, глядишь, решилось миром и согласием. Но, видно, не дано ему от природы жить по Христовым заповедям и подставлять обидчику другую щеку. Вместо этого он ввязывался в склоку, в которой победителей не бывает.
И сейчас он, вышагивая по широким улицам сибирского городка, уже мог представить, как назавтра разнесутся слухи о его стычке с наместником владыки и вряд ли кто заступится за него, поддержит и скажет утешительное слово. Наоборот, большинство из них будут с радостью судачить о случившемся, даже не пытаясь понять, на чьей стороне
Сам же Аввакум не мог и не желал изжить в себе извечно живущее в нем чувство несправедливости, считая неправым каждого не согласного с ним человек. Вместо того, чтоб смириться, принять точку зрения своих противников, он принимался обличать их, гвоздить памятными выдержками из Святого Писания, словно он один на всем белом свете был бичом Божьим, которому открыта суть вещей и явлений.
Правда, изредка и у него случались сомнения, особенно, когда он откровенно признавался своей Анастасии Марковне в произошедших ссорах. Та, терпеливо выслушав его рассказ, не начинала сразу винить мужа, чем бы могла лишь еще больше распалить его неуемную натуру. При этом она обычно поначалу лишь согласно кивала головой, поощряя к рассказу, а лишь потом через какой-то срок тихонько интересовалась, как он дальше собирается вести себя. На что протопоп неизменно отвечал: «Как Бог направит». Тогда Анастасия Марковна садилась напротив него и вспоминала какой-нибудь случай, произошедший с кем-то из ее знакомых, вроде бы не имевший прямого отношения к услышанному. Аввакум не перебивал ее, давал договорить до конца, порой не понимая, зачем она рассказывает ему все это, но постепенно до него начинал доходить скрытый смысл слов жены, и он со смехом спрашивал ее:
— Говоришь прямо как по писаному. Откуда знаешь все это?
— А ты оглядись вокруг, — отвечала она, — и сам, приглядевшись, увидишь и поймешь, отчего тот или иной человек так живет. Не мое дело — тебя учить, но не грех напомнить, что с иными людьми случается. Твое дело священствовать, а мое — детей рожать да обихаживать. Только Бог повелел нам вместе жить, а потому твои заботы и на мои плечи ложатся. Порой бывает: нет тебя долго, жду не дождусь, а сердцем чую, неладное что-то с тобой приключилось. Придешь, расскажешь — и точно, все, как я думала…
— Да, нелегко тебе со мной, но ты уж потерпи, авось да наладится все, и поймут люди, на чьей стороне правда, еще и спасибо скажут…
На эти слова Марковна редко отвечала, понимая, что вряд ли изменится что в их жизни, пока муж ее сам не поймет, отчего всяческие беды и напасти стали так часто посещать их дом. Но никогда она не винила его за горячность и буйный нрав, принимая таким, каков он есть. И втайне от мужа, молилась за ниспослание ему смирения, надеясь, что с возрастом он утихомирится, и, может быть, тогда действительно заживут они тихо и мирно, как все прочие люди, не имеющие привычки идти всегда против ветра, а старающиеся пересидеть, переждать, когда буря минует их.
Аввакум же, наоборот, словно искал столкновения с иными неодолимыми силами, выстоять против которых зачастую оказывался неспособен. И вряд ли он когда думал о том, что вместе с ним ураган тот может смести не только его самого, но и семью, связанную с ним узами родственными и душевными.
И сейчас, после ссоры с Иваном Струной, Аввакуму хотелось быстрее вернуться в свой необжитый еще дом, почувствовать щекой тепло Анастасии Марковны, рассказать ей обо всем и услышать нехитрые слова утешения, которые подействуют на него благодатно и смогут заглушить ту боль, с которой он жил если не всегда, то, по крайней мере, последние годы, поселившуюся в нем после безобидной, казалось бы, ссоры с прихожанами у себя на родине.
Ближе к Сретенью Аввакум стал замечать, что с диаконом Антоном творится что-то неладное: тот стал часто опаздывать, забывал вовремя развести кадило, приготовить ему, протопопу, облачение для службы, а во время литургии подпевал не в такт и часто путался. Он несколько раз отчитывал диакона, на что тот, потупя глаза, ничего не отвечал, и его веснушчатые щеки еще заметнее бледнели, и верхнее веко глаза начинало подрагивать и дрожать.
Аввакум знал, что диакон был женат, имел двух детей и давно ждал рукоположения в иерейский чин, которое владыка по какой-то причине откладывал. Происходил он из крестьян, читать выучился с малолетства, подпевал на клиросе по благословению деревенского батюшки, где и начал свою службу вначале причетником, а через какой-то срок был произведен в диаконы. Каким-то непонятным образом он попал в Тобольск, где и был принят на службу в Вознесенский храм прежним настоятелем — отцом Аверкием.
Особым рвением в исполнении своих обязанностей он не отличался, книжными познаниями не блистал, но имел способность оказаться в нужный момент в нужном месте, знал в лицо и по именам всех городских клириков и со многими из них водил дружбу. Поначалу Аввакум решил, будто Антон попивает, а потому и запаздывает к началу службы и ведет себя подобным образом. Он пытался принюхиваться к диакону, но ничего похожего на синюшный перегар уловить ему не удавалось.
Чтоб разобраться, что такое творится с диаконом, он навести о нем справки через пономаря Данилу Артемьева, которого и попросил разузнать, что происходит с Антоном Чучериловым. Через пару дней пономарь, когда они остались наедине, поведал протопопу о том, что диакон взял в долг значительную сумму денег у одного из воеводских приказных, будто бы на покупку дома, но в назначенный срок их не отдал. Получалось, Чучерилова могли привлечь к суду и лишить всего имущества, поскольку сумма была нешуточной. После этого Аввакум, уже не скрывая, спросил о том самого Антона, который все подтвердил, мол, так все и было. А под конец признался, что не знает, как ему теперь быть, поскольку долг отдавать нечем.
— Куда ж ты, дурья башка, деньги те дел, если и дом не купил, и отдавать тебе нечего?
— В избе своей за божницу положил, а уж куда они оттуда подевались, и ума не приложу, — отвечал, как всегда, не глядя в глаза, диакон.
— Жена или дети взять не могли?
— Да что вы, батюшка, не в жизнь! Они о том и не знали, хотел их обрадовать и к Пасхе в новый дом ввести…
— А как же отдавать думал? Коль срок тому уже наступил? — настойчиво выспрашивал его Аввакум, пытаясь выяснить все до конца.
— Отец мой, у себя в деревне хотел коровку продать, да и ему должны были кое-какой долг вернуть, а не вышло…
— Отчего ж не вышло? Передумал, что ли?
— Помер батюшка перед самым Рождеством, и матушка с братьями и сестрами моими одни остались, а им самим теперь коровка, ох как нужна.
— Понятно, — неопределенно произнес Аввакум. — И что теперь делать думаешь? Где деньги брать станешь?
— Ума не приложу, хоть в прорубь головой, не знаю, как и быть, — по-детски всхлипнул диакон, и из-под его пушистых ресниц по щеке покатилась едва заметная слеза, которую он тут же поспешно утер испачканным в саже кулаком.
— Почему же мне сразу обо всем не сказал? — спросил Аввакум, понимая, что это мало чем поможет.
— Боюсь я вас, батюшка, строги больно…
— Как же иначе с вами быть, — усмехнулся Аввакум, — только толку в том мало.
Он день или два обдумывал, чем можно помочь диакону, и решил переговорить с тем приказным, у которого Антон Чучерилов занял деньги, а потому ранним утром следующего дня отправился на воеводский двор. Но разговор оказался малоутешительным, поскольку приказной, как оказалось, уже обратился со своим иском не к кому-нибудь, а к архиерейскому дьяку Ивану Васильевичу Струне, говорить с которым Аввакум счел для себя унизительным. С тем он и отправился на службу, которая прошла довольно обыденно, мало чем отличаясь от прочих. Правда, диакон Антон был на этот раз более расторопен, явился без опоздания и признательно посматривал на протопопа, когда подавал ему кадило или святую воду для окропления. Когда служба закончилась и Аввакум, пройдя в ризницу, принялся снимать с себя облачение, то вбежал испуганный пономарь Данила со словами: