Странники в ночи

Быстров Андрей Михайлович

Электрический свет из-под абажура в упор бил по желтому кружку старинной золотой монеты, истертой до того, что трудно было разобрать детали изображений и надписи на ней. Ее край был также стерт, исцарапан, но по-другому, и характер этих повреждений наводил на мысль, что монетой пытались проводить борозды в твердом камне, рисовать или писать на нем.

Старинная золотая монета. Брошенная монета, а здесь по крайней мере на километр вокруг нет не только ни одного человека, но и вообще ни одного живого существа. Разве что редкие белки, птицы... Не могла ли птица уронить эту монету? Сорока, например, их привлекает металлический блеск. Где-то нашла или стащила, и вот... Но во-первых,

едва ли это случилось бы ночью; во-вторых, предмет, выпущенный из птичьего клюва, падает вертикально вниз, а не летит параллельно земле. В-третьих, лиловый свет, в-четвертых, вьюга, в-пятых, немецкое восторженное проклятье... Андрей мог бы продолжать перечень, пристегнуть к нему и шестое, и седьмое, и восьмое, и так далее, но в том просто не было нужды. Без всяких дополнительных аргументов он знал, что монета не имеет отношения ни к птицам, ни к людям привычного мира, ни к чему такому, что поддается объяснению в рамках здравого смысла. А к тому страшному, что глянуло на него из космических глубин? Возможно. Очень может быть.

В эту ночь Андрей так и не лег спать.

5

ИЮЛЬ 1991 ГОДА

МОСКВА, ГОСТИНИЦА "ЮНОСТЬ"

– Да, - сказал Андрей в телефонную трубку, - да, я буду вовремя, в двадцать два часа. Да, я помню, что эфир в двадцать три... Я, наверное, пойду не первым? Конечно... Спасибо... До свидания.

Закончив разговор с режиссером телепрограммы, Андрей отправился в ванную, чтобы ещё раз побриться. Ему предстояло первое в жизни выступление по телевидению, и он справедливо полагал, что даже легкая небритость будет ни к чему.

В Москву он приехал не для участия в программе "Собственное мнение", а для переговоров с издателем "Ученика Нострадамуса". Впечатляющий успех "Неоновых Псов" в столице привел к тому, что "Нострадамус" попал в планы издательства почти автоматически, оставалось обсудить детали. В редакторском кабинете на Андрея случайно наткнулась суетливая девушка, режиссер ночного молодежного канала. Последовало приглашение, от которого Андрей отказываться не стал.

Книга "Неоновые Псы", выпущенная приличным тиражом и раскупаемая, как газировка в жаркую погоду, принесла Андрею Карелину определенную известность. Он выступил по радио, дал несколько интервью газетам, причем ради одного из них столичный журналист специально приезжал к нему из Москвы. Интервью получило многозначительное название "Присоединяйтесь, барон". Подразумевался барон Мюнхгаузен из фильма Марка Захарова, и по мысли журналиста таким образом тонко намекалось на отличие Андрея от прочей современной пишущей братии. Андрей и за это был благодарен - в основном общение с представителями уже практически свободной прессы вызывало зубную боль. Ему хотелось рассказывать о важных, интересных вещах, о творчестве, о попытках понять, как устроено то или другое, а его спрашивали чуть ли не о том, с кем он спит...

Он вышел из ванной, тихонько напевая "Мир без героев"*. На глаза попался экземпляр газеты, успевшей опубликовать краткий анонс романа "Ученик Нострадамуса". Сложенная газета валялась в кресле у окна гостиничного номера. Андрей перебросил её на тахту, сел, закурил и принялся созерцать московское столпотворение внизу.

В дверь негромко постучали.

– Войдите, - отозвался Андрей, разворачивая кресло.

Дверь отворилась как-то очень робко, словно стоявший за ней человек далеко не был уверен в правильности своего решения прийти сюда и до сих пор колебался.

Возраст вошедшего нелегко было определить, с равным основанием он выглядел и на тридцать пять,

и на сорок пять. Такая же неопределенность, приблизительность присутствовала и во всем его облике. Невысокого роста, коренастый, лысеющий, с бесцветными глазами и невыразительными чертами лица. Не красавец, не урод, ничего запоминающегося. Незнакомец был одет в скромный серый костюм; в одной руке он держал объемистый потертый атташе-кейс, а в другой - "Неоновых Псов" с портретом Андрея на обороте обложки и лаконичной биографической статьей. Впрочем, собственно биографических данных там почти не содержалось, их место занимали панегирики типа "Уже первая книга вывела Андрея Карелина в элиту мастеров жанра..." Словом, реклама.

– Здравствуйте, Андрей Константинович, - несмело произнес вошедший.

– Здравствуйте, - кивнул Андрей, гадая, кем бы мог быть неожиданный визитер. Телевизионщик, журналист, сотрудник издательства?

– Позвольте представиться... Городницкий Владимир Сергеевич.

– Рад познакомиться. Проходите...

Городницкий прошел в комнату, присел на край тахты, положил кейс рядом.

– Вот, - он протянул Андрею книгу.
– Будьте добры... Автограф.

Шариковой ручкой Андрей написал на титульном листе: "В. С. Городницкому с уважением и наилучшими пожеланиями от автора". Поставил дату, расписался, вручил книгу своему гостю.

– Вы только за автографом пришли?
– поинтересовался он.

– Спасибо... Да... То есть не совсем... То есть совсем нет.

– Вот как?
– удивленно протянул Андрей.
– А зачем же?

Молча, упрямо Городницкий смотрел в пол.

– Мы с вами земляки.
– буркнул он наконец.

– Да? Это приятно... Но что из того?

– Я сидел в тюрьме, - тихо вымолвил гость.
– По несправедливому обвинению.

– Гм...
– Андрей заметно растерялся.
– Я, конечно, сочувствую вам...

– Я не мог доказать, - перебил Городницкий, - никаких доказательств не было. Она узнала... Она умерла. Теперь есть доказательства. Сейчас мы посмотрим видеокассету...

Он подцепил крышку кейса и вынул плоский видеоплейер "Орион". Подойдя к телевизору, он присел на корточки и принялся подключать плейер. Андрей следил за его действиями, не зная, что и сказать, потом решил ничего не говорить.

Городницкий вложил в плейер кассету, нажал кнопки на корпусе телевизора и на пульте дистанционного управления. На экране появилось нечеткое, смазанное изображение - два человека в комнате. Съемка велась под неудобным углом, при плохом освещении, и все же Андрей сразу узнал одного из персонажей. Да и мудрено было его не узнать: лицо этого человека постоянно мелькало в газетах, журналах, телепередачах. Его звезда взошла в восемьдесят пятом, когда Горбачев искал новых людей... Теперь, как помнилось Андрею, человек на экране занимал крупнейший пост в руководящих структурах КПСС, будучи при этом весьма популярным политиком. Только вот фамилия не вспоминалась... Как же его... Григорьев? Гаранин? Ах да, Гараев. Точно, Евгений Семенович Гараев.

Андрей повернулся к Городницкому, намереваясь задать вопрос, но тот поднял руку в предупреждающем жесте и кивнул на экран.

В отличие от изображения, звук был хорошим. Каждое слово, произнесенное двумя собеседниками, слышалось так ясно, будто они находились в гостиничном номере рядом с Карелиным и Городницким. Их разговор длился минут двадцать. Потом запись оборвалась, в динамике зашумело, по экрану заметались белые полосы. Городницкий выключил плейер.

– Вы узнали его?
– спросил он. Судя по интонации, он не сомневался в ответе.