Странники в ночи
Шрифт:
– Но без неё непонятен финал.
– Да будет вам! Вполне понятен. Или вот еще. Когда герой проникает в контору этой таинственной фирмы, как ее...
– "Возрождение", - подсказал Андрей.
– Да, "Возрождение". Почему он пошел сам, он что - сыщик или взломщик? Не логичнее ли было бы для него доверить эту миссию кому-то другому?
– Но кому?
– Да кому угодно. Можно ввести второстепенного эпизодического персонажа, который, например, чем-то обязан герою... В общем, перед публикацией я пришлю вам текст, оцените мой редакторский произвол. Я понимаю, как болезненно автор воспринимает
– Возможно, я так и поступлю, - обтекаемо высказался Андрей, но про себя уже решил, что исключит сцену на заводе, вернее, заменит её какой-нибудь другой. Он выписывал её любовно и тщательно (отчасти потому она и получилась такой длинной), а её очевидной банальности не заметил. Увлекшись одним, он порой упускал из вида другое, не менее важное, а сейчас вдруг отчетливо понял, как не хватает ему иногда взгляда со стороны. Не менторства досужего критика, а взгляда человека, так же заинтересованного в творческой полноценности книги, как и он. Впрочем, писательская профессия одинока по определению - кроме случаев соавторства, но то отдельная статья.
Они беседовали ещё минут двадцать: о "Неоновых Псах", о собственных давних попытках Свиридова писать книги, о современной фантастической и детективной литературе и об альманахе "Зеркало воображения". Редактор намекнул, что неплохо бы получить от Андрея продолжение "Неоновых Псов". Андрей вежливо ответил, что пока продолжения не замышляет, а там как знать, как знать...
Расстались они тепло. Свиридов снова стискивал руку Андрея, теперь уже на прощание, с неожиданной в его тщедушном теле силой.
Издательство "Гамма" располагалось кварталах в десяти от дома Андрея Карелина, но он не сел в автобус и не остановил такси. Он шагал по тротуару в бодрящих волнах майской прохлады, ощущая в кармане приятную тяжесть пачки денег. Эйфория новых надежд переполняла его. Его книга, его первая книга была встречена с распростертыми объятиями и будет издана! Конец нищете, конец туманному статусу темной лошадки. Андрей вспомнил песню Гарланда Джеффриса под названием "Писатель-призрак". Это уже не про него, он больше не писатель-призрак! Правда, в песне подразумевался литератор, тайно сочиняющий за именитую бездарь, но Андрей вкладывал в это сочетание совсем иной, более близкий ему, почти буквальный смысл.
Краем глаза Андрей увидел желтое пятнышко, пляшущее у стены. Это была кувыркающаяся на ветру лимонная бабочка, и Андрей удивился. Бывают ли бабочки так рано в мае? А если и бывают, как она попала в бетонное сердце города?
Против ветра бабочка подлетела ближе и упала на рукав куртки Андрея. С превеликой осторожностью он ухватился пальцами за хрупкое крылышко, чтобы выпустить бабочку - стряхнуть её с рукава не получалось, не идти же ради неё с вытянутой рукой... А иначе есть риск растереть её в порошок о карман куртки.
Он удивился вторично, теперь гораздо сильнее. Под пальцами он почувствовал не тончайшее, трепещущее живое крыло, покрытое слоем нежной пыльцы, а нечто вроде довольно плотной ткани.
Чтобы рассмотреть бабочку лучше, он поднес её к лицу, но тут она забилась, и Андрей в растерянности отпустил крыло. Бабочка заложила изящный вираж, обогнула Андрея по дуге и запорхала над разноцветными крышами автомобилей. Она удалялась; потом превратилась в желтую точку; потом исчезла.
Андрей не двигался, пока с ним не столкнулась толстая спешащая тетка в синем спортивном костюме.
– Эй! Стоит тут, рот разинул... Пьяный, что ли?
Повернувшись, Андрей отправился дальше. На углу он оглянулся и снова посмотрел туда, где пропала лимонная бабочка.
4
ЯНВАРЬ 1991 ГОДА
Огонь весело гудел в печке, смолистые дрова потрескивали и стреляли. Вчера снег падал весь день, и сегодня вокруг дачного домика выросли пушистые сугробы, свежие и нетронутые, как в стране Санта Клауса на заграничных рождественских открытках. Не было ни жгучего мороза, ни ветра такая погода держалась с конца декабря и вызывала ностальгические воспоминания о новогодних праздниках детства.
Андрей в толстом сером свитере и джинсах вышел на заснеженную веранду - сложенные у печки дрова кончались, и пора было подумать о возобновлении запаса. Он ловко подхватил топор, с удовольствием ощущая в ладони гладкое дерево рукояти, спустился по трем скрипучим ступенькам. Здесь возле верстака валялись живописной горкой напиленные утром чурбачки, теперь их требовалось расколоть и перетаскать в дом. Эта нехитрая работа доставляла Андрею физическую радость. Он махал топором значительно дольше, чем было необходимо для приготовления ночного резерва дров.
Когда он немного устал - но эта усталость, томное нытье мускулов, тоже была приятна - он отставил топор, зачерпнул полную горсть снега и со смехом растер сильно раскрасневшееся, разгоряченное лицо. Потом он принялся переносить дрова в дом.
Андрей Карелин жил на даче вторую неделю, он приехал сюда сразу после наступления нового года и не намеревался возвращаться в город даже в день своего рождения - пятнадцатого января, когда ему должно было исполниться двадцать девять лет. Мелкие бытовые неудобства с лихвой компенсировались продуктивным творческим уединением и этими снегами вокруг... Да и какие там неудобства. Разве это мешает новой книге - всласть порубить дрова на легком морозце или сбегать на лыжах в поселковый магазин за пару километров? Наоборот, маленький допинг первобытных радостей.
Подбросив дровец в печку, Андрей закрыл заслонку и уселся в старое, очень уютное кресло у некрашеного деревянного стола. Он взял несколько исписанных листов, устроил их на коленях. С карандашом в руке он стал просматривать законченную сегодня утром главу.
Новая книга, "Ученик Нострадамуса", была обещана Свиридову, который не так давно опубликовал "Неоновых Псов" в своем альманахе. Невеликий тираж "Зеркала воображения", распространявшийся лишь в пределах одной области, не позволял надеяться на то, что книга прозвучит, однако Свиридов согласно известному замыслу действовал и в Москве. Крупное столичное издательство готовило выпуск "Неоновых Псов", и прожженные московские редакторы в унисон предвещали большой успех.