Страшные Соломоновы острова
Шрифт:
– Ну, я. А чего надо-то?
– душераздирающе зевнул он мне в глаза, продемонстрировав отвратительную квалификацию местных стоматологов.
– Да думаю, кому бы денег дать?
– простецки изложил я суть дела.
– Ну, мне дай, раз уж так карман жмут, - уже осмысленнее уставился на меня король балансировки.
Я посерьезнел.
– Тут дело такое. "Нива" моя чего-то ехать не хочет. А ехать надо, и срочно. Сегодня в Выборге надо быть по-любому. Так-то добраться не проблема, но машинку пристроить на день-два хотелось бы в надежные руки. Непростая машинка, сам
Парнишка уже по-взрослому оживился.
– Так ставь ко мне. Вон, за контейнером "Опель" чахнет под тентом, к нему и ставь. Пятихатку в день потянешь?
Я задумчиво покачал головой.
– Я же говорю - непростая машинка, и барахло из салона светится.
– Да не проблема, - засуетился парень.
– Хочешь, с "Опеля" тентик скинем и твою тачку накроем? Еще пятихатку накинешь, и все. Годится?
Я кивнул, озабочено подвигал бровями, добавил:
– А у тебя есть какие-нибудь документы? Сам понимаешь... Хотелось бы без палева.
– Ну, права есть. Пойдет?
– Годится. Сейчас подъеду, - и я метнулся к "Ниве".
– Так, народ. В темпе вальса выгружаемся, все барахло из корзины - в салон. С собой только документы, деньги и сигареты. Быстренько.
Мы оперативно покидали вещи в машину, и я укатил за контейнер, наказав ждать меня на месте. Парень уже заканчивал отвязывать тент. Чихая и моргая от стародавней пыли, мы, матерясь, перекинули тент и привязали его к колышкам на земле и к бамперам пепелаца. Я достал деньги, и тут меня снова осенило.
– Слышь, кореш? А ты сколько тут в день заколачиваешь?
– Ну, в жирные сутки до пяти тысяч. А что?
– Давай, я тебе еще пятерик накину, езжай домой - отдохни. Пускай у твоей шинки санитарный день будет. Лады?
Парень сделал попытку обидеться.
– Ты что, думаешь, я соблазнюсь? Чува-ак! Да Пашу здесь каждая собака знает. Хотя, если не передумал, давай. Хозяин - барин, - испугавшись, что уплывет заветная пятера, стушевался он и протянул мне права.
Я быстренько переписал его данные и, отдавая деньги, сказал:
– Тут за двое суток плюс санитарный день. Если приеду, и все в ажуре будет, еще треха за честность. Только без обид, Паша. Я плачу - ты отвечаешь. Угу?
Паша, солидно послюнявив купюры, закрыл двери своей будки, кивнул на мокик.
– Ну, я поехал. Пока.
Я помахал ему вслед и пошел к Егору.
– Ну, где вы там? Едем или где?
– недовольно пробурчал водила, нетерпеливо прохаживаясь вдоль фуры.
– Айн момент, коллега. Сейчас, - улыбнулся я и кинулся за друзьями.
Вскоре тяжело нагруженный трак уверенно наматывал на колеса серый асфальт "мурманки".
Глава 20. О рыцарях в целом и о плащах с кинжалами в частности
Доехали мы до Питера на удивление - без сучка без задоринки. Я, даже осмелев под конец, после Синявино перестал старательно кланяться себе в ноги при виде любой подозрительной машины
Егор тоже перестал мозолить взглядом внушительную лопату бокового зеркала и завел обычный в таких случаях разговор о таможнях, эсэнгэшных гайцах и упырях-хозяевах, которым лишь бы бабла срубить, а вот чтобы на ремонт лишнюю копейку отстегнуть - так удавятся.
Рассказал, что через Леушены ходить все так же не в кайф, что в придорожной кафешке Драга, под Куманово, вместо старого Богомила всеми делами заправляет его разбитная дочурка Даринка (тут мы оба ностальгически закатили глаза), что выросла давно юная нимфоманка, обернувшись в одночасье подрасплывшейся бойкой трактирщицей. И что по-прежнему устрашающее ее декольте теперь вводит в искушение разве что падких на пышные формы вездесущих коллег-турок, но шкембе-чорба в этой уютной харчевне все так же потрясающе вкусна. Много чего рассказал Егорка, и только гудящая от усталости и недосыпу башка да нежелающее отпускать напряжение от последних наших перипетий помешало мне с головой окунуться в столь милое сердцу недавнее прошлое.
Попросив высадить нас между КАДом и Володарским мостом, на что Егорка после секундного колебания сговорчиво кивнул, я передал назад обувь, попросив ребят быть поаккуратнее с интерьером и приготовиться к высадке.
Вскоре мы стояли на тротуаре суетящегося понедельничной сутолокой города, и я, жестом поблагодарив корыстно отзывчивого Егора, собирался прощально хлопнуть дверцей его железного кормильца.
– Эй, стой, Витек, погоди, - остановил он мой порыв и жестом пригласил подняться обратно, явно испытывая какую-то непонятную маету.
Я неохотно встал на нижнюю ступеньку, просунул голову в кабину.
– Ну чего еще, Егор? Время, - нетерпеливо обозначил свое присутствие.
– Да залезь ты на секунду, - досадуя непонятно на что, попросил водила и, дождавшись, когда я, вернувшись в кресло, прикрою дверь, сказал, мучительно подбирая слова:
– Тут такое дело, кореш. Не могу я у тебя деньги взять. Ну реально - впадлу. А возвращать тоже рука не поднимается. Давай так. Бабло - вон оно, наверху, в бардачке слева от магнитолы. Надо - забирай, а решишь оставить - слова не скажу. Вот как на духу. Отдавать - жалко, спасу нет, но уважуха дороже. Так что решай сам, - и настороженно уставился на меня.
Почувствовав, как непроизвольно растянулись губы в широкой улыбке, я протянул ему руку и, чуть просаживаясь в голосе, сказал:
– Все путем, братан. Все путем. Ни гвоздя тебе, ни жезла. Давай, удачи. Нам бы посидеть с тобой, хлопнуть по стаканюге. Да сам видишь...
Егор засуетился, выдернул ручку из-под солнцезащитного козырька на лобовике, нацелился ею на бумажный блинчик старой тахошайбы, валяющейся на шахте двигателя.
– Так давай телефон. Обратно буду ехать, наберу. "Шумен" медальный прихвачу от братушек. Давно, поди, не пил пивка ихнего? Может, расскажешь, чего у тебя тут приключилось.