Страстотерпцы
Шрифт:
— Как языки у вас не поотсыхают! — снова осерчал Никон. — Навет на навете! Я не признаю одного тринадцатого правила в изложении греческого номоканона.
— Читайте! — потребовал кир Паисий.
— «...а наши греческие правила с великим бесстыдством именовал еретическими потому только, что они напечатаны в западных странах. В грамотах к четырём восточным патриархам, попавших в руки царя, писал, будто христианнейший самодержец Алексей Михайлович есть латиномудреннейший...»
— Врёте!
— «...латиномудреннейший мучитель, обидчик, Иеровоам и Осия» {46} .
— Иеровоам начинал царствовать, как ангел, а кончил, как бес. В гроб сошёл, поражённый рукой Бога!
— Что ты кричишь непристойности, Никон? — обратился к низвергаемому кир Макарий. — Не старайся! Ты не в силах ухудшить своего положения. Слишком добрый у тебя государь.
— «Уподоблял его Иеровоаму и Осии, — продолжали чтецы. — Говорил, что синклит и вся Русская Церковь приклонилась к латинским догматам. Но порицающий стадо, ему вручённое, не пастырь, а наёмник. Архиерея один сам собою низверг. По низложению с Павла, епископа коломенского, мантию снял и предал на лютое биение. Архиерей этот сошёл с ума и погиб безвестно, зверями ли заеден, или в воде утонул, или другим каким-нибудь образом погиб».
46
«...латиномудрейший мучитель, обидчик, Иеровоам и Осия». — Иеровоам II — последний значительный царь Северного царства Израиль в 787—747 гг. до н.э. Осия — пророк, книга которого сохранилась в составе Ветхозаветного канона. Родился в Северном царстве и, вероятно, был священником. Выступление его падает на последние годы правления Иеровоама II. Книга Осии состоит из 14 глав; 1—4 главы охватывают события из времён Иеровоама II; 4—14 — собрание речей пророка, произнесённых по окончании его правления.
— Сожжён! — крикнул Никон — Всё собрали! Все мои вины запечатлели перед вечностью. Как же ты сладко пел, друг мой Иларион! Недаром я тебя, земляка, ценил и поднимал. Сколько серебреников заработал на мне? Уж не тридцать ли? Помнил бы, что с Иудой сталось.
— Это ты помни! Не великому государю, тебе надо страшиться судьбы Иеровоама!
— Довольно распрей! — приказал вселенский судья кир Паисий. — Огласите заключительную статью.
Иоанн и Иларион с ещё большим воодушевлением возгласили:
— «Мы, патриархи святых градов Александрии и Антиохии, весь освящённый собор на основании канонов святых апостолов и святых соборов вселенских и поместных совершенно извергли его от архиерейского сана и лишили священства, да вменяется и именуется отныне простым монахом Никоном, а не патриархом московским, и определили назначить ему местопребывание до конца его жизни в какой-нибудь древней обители, чтобы он там мог в совершенном безмолвии оплакивать свои грехи».
— Вон как судьбами распоряжаются! — Никон потряс головой и засмеялся.
На это его хватило.
— Приступим к обряду низвержения из патриаршего сана, из благодати архиерейства! — сказал кир Паисий. — Никон, сними клобук.
— Я клобук принял не по своей воле, по настоянию государя в присутствии бояр и народа... Если я повинен в чём-то и осуждения достоин, то почему вы творите надо мной расправу тайно, как тати? Пойдёмте в соборную церковь, если вам нечего скрывать и страшиться, там и делайте со мною что хотите.
— Там или здесь, всё едино! — возразил кир Макарий. — Мы исполняем волю собора и государя. А что царского величества здесь нет, в этом его вина.
Кир Паисий подошёл к Никону и сбросил с него чёрный клобук с серафимами. Глянул кругом, поманил к себе греческого монаха, снял с него простой клобук, водрузил на голову низвергнутого. Отошёл было, но спохватился, вернулся, снимая богатую панагию, приговаривал:
— Впредь, Никон, патриархом не называй себя! Не поминай и в письмах, что был святейшим. Отныне ты монах Никон. Вот твоё имя. В монастыре живи тихо, безмятежно, моли всемилостивого Бога о своих согрешениях.
— Знаю без твоего поучения, как жить, — огрызнулся Никон и, тыча рукою в панагию, которую кир Паисий передал кир Макарию, прибавил: — Жемчуг с клобука да с панагии разделите по себе, авось достанется каждому золотников по пяти — по шести жемчугом да золотом рублей по десяти. Султанские вы невольники! Бродяги! Ходите за милостыней, чтоб было чем заплатить дань султану. Откуда вы взяли законы, по которым судили меня? Зачем вы действуете здесь тайно, как воры, в монастырской церкви, в отсутствии царя, Думы, народа?
— Довольно, Никон, мы это уже слышали от тебя, — сказал кир Макарий.
— А ты, чёрненький, сдери с меня мантию, на ней тоже достаточно жемчуга!
Патриархи молча передали клобук и панагию Никонову монаху Марку.
— Мантию тоже с тебя следует снять, — сказал кир Макарий, — но по просьбе государя дозволяем тебе носить её, на время, пока не приедешь в назначенную тебе обитель.
— Народа вы боитесь! — засмеялся Никон. — Увидал бы народ меня обобранного, задал бы вам на орехи.
Священство молча разоблачилось. Началось обратное шествие.
Садясь в сани, Никон громко воскликнул:
— Никон! Отчего с тобою сие приключилось? Правды не говори, не теряй дружбы! Если бы ты угощал вельмож богатой трапезой да вечерял с ними, не случилось бы с тобою этого...
Сани плотно окружили стрельцы.
Впереди несли клобук, потом панагию. За санями шёл приставленный к Никону архимандрит Спасо-Ярославского монастыря Сергий.
Люди плакали, видя святейшего в простом клобуке.
— Поплачьте, милые! — выкрикивал Никон. — У меня-то уж нет больше слёз!
— Молчи, молчи! — грозно приказал Сергий.
Низверженный патриарх обратился к Феодосию, эконому своему:
— Скажи Сергию, если он имеет власть, то пусть зажмёт мне рот.
— Изволь, святейший! Тотчас исполню волю твою, святейший!
— Как ты смеешь, чернец, чернеца называть патриаршим титулом?! — взвился Сергий.
— Эй, крикун! — раздалось из толпы. — Святейшему Никону патриаршеское имя дано свыше, не от тебя, гордого!
— Взять говоруна! — распорядился Сергий. — Немедленно взять!
— Да уж взяли, — сообщили архимандриту. — Многих взяли. Многие кричат супротивное.
Привезли Никона на Земский двор. Не показывая соборному соглядатаю, как дался ему нынешний день, низверженный патриарх отобедал. Ел с охотою, так вкусно, что и Сергий потянулся за ложкой.
Насытившись, Никон сел под окном и принялся читать вслух для себя и для келейников толкования Иоанна Златоуста на послания апостола Павла.