Страстотерпцы
Шрифт:
— Чего ты пыжишься, монашек! — лез к Никону Сергий. — Чего хватаешься за писания святых отцов! Не воротишь былого! Кончился ты, Никон! Кончился навеки!
— Сергий, кто тебе велел с такой дерзостью прийти сюда и досаждать мне? — спросил Никон спокойно.
— Мне указали быть здесь царское величество, вселенские патриархи и весь освящённый собор.
— Хотя это и так, перестань лаять на меня, как неучёный пёс.
Никон принялся читать, а Сергий — петь псалмы, выкрикивать молитвы.
Никон не покорился, прочитал толкование.
Ночью ярославский архимандрит бродил из кельи в келью со свечой, то и дело возвращаясь к постели низверженного архиерея.
— Что, ещё не ушёл Никон? — спросил Никон Сергия без досады и порицания.
Утром 13 декабря на подворье явился окольничий Родион Матвеевич Стрешнев. Объявил государеву волю:
— Жить тебе, инок Никон, в белозерском Ферапонтовом монастыре.
— Беднее, знать, не нашли! — сокрушённо покачал головою низверженный.
— Сани поданы. Поезжай! Ради зимы и дальней дороги великий государь дарит тебе две лисьи шубы, два сорока соболей, триста рублёв деньгами.
— Возврати всё это пославшему тебя. Никон ничего этого не требует.
— Великий государь велел мне испросить у тебя благословение, — сказал Стрешнев и поклонился. — Для его царского величества, государыни царицы, всего царского семейства.
— Если бы великий государь желал от меня благословения, — ответил Никон, — он бы так со мною немилостиво не поступил.
— Не благословляешь, стало быть? Так мне и передать? Не пожелал монах благословить своего царя? — пугнул Стрешнев опального.
Никон сказал твёрдо:
— Что захочешь, то и скажешь.
— Пожалей великого государя! — помягчал Стрешнев, — Алексей Михайлович зело печалуется.
— Государь печалуется, а я, знать, веселюсь. Не томи меня, Родион Матвеевич, сажай в сани, и Бог вам всем судья. Благословения царю не дам!
Стрешнев отступил... Появились послы от патриархов и собора. Прочитали ещё одну статью приговора. Десятую. Её поутру вписал своею рукою сам Алексей Михайлович:
«Даже отца своего духовного, Леонида, велел безжалостно бить и мучить целых два года, вследствие чего он сделался совершенно расслабленным. Мы, патриархи, язвы его видели своими глазами. Живя в монастыре Воскресенском, многих людей, иноков и бельцов, наказывал градскими казнями, приказывал одних бить без милости кнутами, других — палками, третьих — жечь на пытке, и многие от этого умерли*.
Никон выслушал дополнительное обвинение молча. Соборные отцы потребовали — уже окончательно — вернуть клобук и панагию. Никон отдал не ропща.
— Что же мы не едем? — спрашивал он, но ему не отвечали. Кремлёвские площади запрудили толпы народа. Власти ожидали бунта.
Выезд откладывался с часу на час. Обедали в верхней одежде, а приказа садиться в сани всё не было.
Наконец свечерело. Появился стрелецкий полковник Аггей Шепелев. Ему было приказано провожать Никона до Ферапонтова монастыря.
Чтобы обмануть народ, догадались пустить слух: бывшего патриарха повезут через Спасские ворота по Сретенке. Люди поверили. Побежали места вдоль дороги занимать.
Никона тотчас посадили в возок, запряжённый царскими лошадьми, окружили двумя сотнями стрельцов, помчали в противоположную сторону, на Каменный мост, в Арбатские ворота...
В Земляном городе дорогу бывшему патриарху осветили тысячью факелов построенные заранее стрельцы.
Никон вышел из возка, простился со своими старцами.
Благословил стрельцов и мирян.
Полковник Аггей Шепелев с полусотней стрельцов, приставленный к Никону от собора Новоспасский архимандрит Иосиф повезли Никона по Дмитровской дороге.
Глубокой ночью добрались до деревушки на берегу Клязьмы и стали. У Шепелева не было указа, каким путём везти ссыльного, как его содержать.
Только через два дня из Москвы прислали на смену Новоспасскому архимандриту Иосифу Иосифа Нижегородского, настоятеля Печерского монастыря. Указ гласил: везти монаха Никона через Дмитров и Углич.
Морозы стояли жестокие. У Никона не было шубы — погордился, не принял с царского плеча. Новоспасский архимандрит отдал ему свою, отдал и треух.
С Никоном в добровольное заточение поехали иеромонахи Памва и Палладий, иеродьяконы Иоасаф и Маркел, старец Флавиан, бельцы Гераська Матвеев да Ипатко Михайлов.
Никон хотел купить для всех шубы в Угличе, но ссыльного вышли встречать крестным ходом.
Шепелев разогнал толпу и проехал мимо города: такую скачку устроил, словно от погони уходили. На одном крутом спуске возок перевернулся. Никона выбросило на обледенелую дорогу. Голову зашиб.
Остановились только через пятнадцать вёрст, в большом торговом селе, а там ярмарка. Шепелев и ярмарку разогнал. Из избы, где ночевал Никон, выставили старых и малых.
Умелы и глазасты царские слуги, да народ умней.
Под Мологой в деревеньке Березовой старуха спряталась в подполье. Ночью вышла, передала Никону двадцать рублей и тёплую одежду. Утром в избу постучались бывшие патриаршие люди Ольшевский да Васильев, ехали из Крестного монастыря, где заготавливали рыбу.
Пристав схватил обоих, допросил, выгнал прочь из деревни. Но, поговорив с Никоном, послал к рыбарям гонца с наказом: прислать в Ферапонтов монастырь десять бочек сёмги и сигов, остальную рыбу продать в Ярославле, а деньги отвезти Никону.