Страстотерпцы
Шрифт:
— Да они все Никоны! — рассвирепел Алексей Михайлович, выслушав отчёт Дементия Башмакова о речах русских священников. — А чем заняты Павел с Иларионом?
— Оба в церквах служили, молились.
— Допроси-ка ты их, нет ли сговора у них с соборными старцами? Но хотят ли они умаления царского венца?
Ох, ох! Русские поговорки не для красного словца. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Большой любитель поучить горемык в застенке, Павел Крутицкий, доставленный в Приказ тайных дел, разрыдался, повалился на пол, умоляя Башмакова донести государю, что он, неблагодарный слуга, много виноват перед царским величеством и вину свою приносит.
— В чём же твоя вина? — спросил Дементий.
— В глупости да в гордости. Каюсь и молю о прощении. Но я не великому государю выказывал непослушание — греческим архиереям! Судят, не ведая русской жизни...
Архиепископ Иларион перед Башмаковым не дрогнул.
— За мной нет вины, — сказал он грозному начальнику всех тайных государевых дел. — Я с самодержцем не спорю, я спорю с равными мне архиереями.
Башмаков приказал привести Павла.
— Был ли у вас сговор против его величества?
— Мы, сговариваясь, обличали Никона! — ответили архиереи. — Мы послушны великому государю.
— Алексей Михайлович велел мне допросить вас с пристрастием, но вы и впрямь всегда были верными молитвенниками и слугами царя, вот вам мой совет: ступайте к святейшим патриархам, повалитесь им в ноги: да вымолят вас от государева гнева, от великой грозы.
Совет лучше пытки. Угодившие в беду архиереи поспешили в Чудов монастырь с тайным письменным челобитием и не забыв запастись подарками.
8
Патриархи Паисий и Макарий приняли русских архиереев добролюбиво. Да и было за что. Павел поднёс святейшим шубы из бобров, Иларион — по иконе в окладах из серебра и жемчуга.
После низвержения Никона патриархи пребывали в недоумении. Ждали от царя за великую службу великого вознаграждения, но получили 1 января всего по двести рублей серебром... То ли царь был не вполне доволен судом, то ли совестился дарить за услугу.
Челобитие, поданное Иларионом и Павлом, патриархи попросили перевести. Иларион знал греческий язык. Послание гласило: «Вы, великие восточные архипастыри, находитесь под владычеством христоненавистных агарян. И если страдаете, то за терпение и скорбь получите от Спасителя венец. А мы, которых вы считаете счастливыми, как живущих в православном царстве, мы трикратно злополучны. Мы терпим в своих епархиях всякого рода притеснения и несправедливости от бояр, и хотя большей частью стараемся скрывать и терпеливо переносим эти неправды, то ужасаемся при мысли, что это зло с течением времени может увеличиваться и возрастать, особенно если будет утверждено за постоянное правило, что государство выше Церкви. Мы вполне доверяем нашему доброму и благочестивейшему царю Алексею Михайловичу, но мы опасаемся за будущее. Последующие государи, не зная смысла патриаршего постановления, не погрешили бы, следуя букве, которая часто убивает».
Письмо сочинял Иларион, уповал на сочувствие. Но Паисий и Макарий, лишившись своих кафедр, были в полной зависимости от русского царя. От царя пропитание, на царя надежда вернуть утерянные престолы.
Паисий, делая вид, что обдумывает челобитную, отправил куда-то своего секретаря-племянника, и тот вскоре вернулся с Лигаридом. Тайная просьба русских архиереев стала трижды явной.
Газский митрополит впился в перевод челобитной сатанинскими своими глазами и уже через мгновение возвёл руки к иконам и криком закричал:
— Погибла ты, истина!
Павел струсил, согнулся. Иларион же подтащил к себе толмача, собираясь осадить ретивого заступника царской власти, но Лигарид взвился пуще.
— В нынешнем мире госпожа — ложь! Недостойны русские такого царя! Если небо не рухнуло ещё на головы потерявших веру и стыд, так ради Алексея Михайловича. Он, как столп Господний, как праведник, из-за которого Бог милует Содом и Гоморру. Мы восхваляем светочей древности, но, безумные, не видим, что и нам дано жить с величайшим богоугодным государем. Наш державнейший царь светоносец Алексей Михайлович столь сведущ в делах церковных, что поистине думаешь, будто он целую жизнь был архиереем. Есть ли в целом свете другой государь, кто посвящён во все таинства иерархического служения? С молодых ногтей воспитываясь в храме, самодержец российский подобен Самуилу. Самуил прислуживал пророку Илье, Алексей же Михайлович, находясь в храме, сослужит со всем сонмом русских святых пастырей, которыми наполняются великие соборы и малые часовенки, когда их порог переступает православный царь — истина наших дней. Не стыдясь, возвещаю вам, русские архиереи: лобызаю щедро даровитую десницу такого царя.
— Господи! Да разве мы не молимся ежеденно и ежечасно о нашем тишайшем царе-голубе?! — Иларион попробовал перекричать Лигарида — куда там.
— Да! Да! — вопил газский обожатель русского царя. — Целую и лобызаю руку, обогащающую странных, пекущуюся о сиротах, руководствующую слепых!.. Да! Да! Лобызаю бранноносную руку — защитнику света и правды всего мира...
Посмотрели друг на друга Иларион и Павел, хлопнулись в ноги патриархам, стеная и моля выпросить милосердного прощения у милостивейшего Алексея Михайловича.
Патриархи обещали ходатайствовать и, отпуская просителей, выказывали сострадание.
А наутро перед Павлом, перед Иларионом двери собора опять закрылись.
На заседании витийствовал Паисий Лигарид.
— Не к бесчестью, — вдалбливал он нужную мысль в упрямые русские головы, не забывая прочитать с царского лица одобрение своим словам, — к благой похвале кладётся на хиротонии орёл под ноги архиерея. По праву будущий владыка становится именно на орла, показывая этим, что будет твёрд в вере самодержца, что будет во всём покорен и послушен царю.
Газского митрополита сменил кир Паисий, зачитал собору законы александрийского патриаршества и особо выделил статью об анафеме всем заговорщикам, мятежникам, всем недовольным царской властью.
Архиепископ суздальский Стефан возмутился:
— По сим статьям получается, что любое, даже гнусное и богопротивное, действие царя — священно!
— Подобными писаниями уничтожается право священника отпускать грехи кающемуся! — поддержал Стефана архиепископ вологодский Симеон.
Сторонников александрийских законов среди русского священства не обнаружилось. И снова явился перед собором Лигарид.
— Кто не любит царя, тот не любит Господа Иисуса Христа! — заявил он без смущения. — По сим и подобным причинам царь именуется Богом! Ты, богоподобный Алексей Михайлович, имеешь право на такое богоименование.
Царь изумился, собор онемел, но вселенский судья кир Паисий поддержал Лигарида.
— Царь не подлежит законам, — объявил он. — Слово царя всевластно.
— Что скажете на это? — обратился к собору антиохийский патриарх Макарий. — Убедились ли в справедливости сказанного или желаете других свидетельств?