Страстотерпцы
Шрифт:
— Зато статьи хорошие подписал.
— Смотри, батюшка! Не передаст ли он тебе со статьями всех своих врагов? У колдуна бесы в венике, у твоих гетманов — в статьях.
— Матушка, уж не напел ли кто тебе об Иване Мартыновиче недоброй песенки?
— Не нужны мне ни гетманы, ни атаманы. Ты мне нужен, свет мой. Я ведь помню, как приезжал Выговский! А Хмель-то молоденький каков изменник! Из-за него Шереметев у татар в колодках сидит [39] . Уж четвёртый год.
39
А Хмель-то молоденький каков изменник! Из-за него Шереметев у татар в колодках сидит, — Хмель молоденький — Юрий Хмельницкий (см. коммент. к стр. 32). Имеется в виду измена Ю. Хмельницкого, попавшего под влияние пропольской группировки, в результате чего капитулировала русская армия В. Б. Шереметева (киевского воеводы) и Польше удалось захватить всю Правобережную Украину (без Киева). В. Б. Шереметев попал в плен к татарам.
— Господи, помоги Василию Борисовичу! Виноват я перед ним, матушка, правду говоришь. Но ведь денег в казне таких нет, какие за него татары просят, — тридцать тысяч золотых червонцев: заплатить — всё войско распускай... Вот я и хочу через гетмана исхитриться да и отвадить крымских людей от поляков. Без короля хан сговорчивей станет.
Царские дела у Алексея Михайловича вершились без мешканья.
17 сентября, через шесть всего дней по прибытии в Москву, была у Брюховецкого невеста, и спрашивал он своего пристава Желябужского:
— Добрый Иван Афанасьевич, объясни, Бога ради, как мне быть! Самому ехать к Долгорукому говорить о сватовстве или моих людей посылать? Где мне с князем прилично ударить по рукам? На какой двор невесту привозить? Кого звать на свадьбу, в каких Чинах? Тысяцким обещал быть Пётр Михайлович Салтыков, а больше у меня в Москве знакомых людей нет!
Суетился Иван Мартынович, головы, впрочем, не теряя, о всех своих заботах помнил, своё требовал сполна.
— Иван Афанасьевич, — налегал он на Желябужского, — спроси у кого следует и объяви мне честно: в каком платье на венчании и на свадьбе пристойно мне будет появиться: в московском или в служебном, в казацком? Посылать ли невесте до свадьбы подарки? У нас принято дарить суженой серьги, платье, башмаки с чулками... Спросил бы ты, друг мой, о моих печалях у самого великого государя, пусть он указ даст.
Ясельничий Желябужский слушал и в затылке скрёб.
— Лучше всего напиши обо всём. Подашь челобитие на пиру у великого государя.
— Государь позовёт на пир на отпуске, а сватов уж теперь надо посылать! — не соглашался гетман.
— До отпуска будет пир! — брякнул Желябужский и прикусил язык: проговорился. У царя все его дела, даже добрые, нежные, — тайна.
Прежде чем звать казаков на пир, пригласил Алексей Михайлович гетмана в Боярскую Думу. Здесь, перед лицом знаменитейших родов Русского царства, Брюховецкому объявили царскую милость, возвели в боярское достоинство. Отныне Иван Мартынович должен был писать на своих грамотах и универсалах: «боярин и гетман»,
В честь нового боярина царь задал пир в Золотой палате. Здесь и указали Брюховецкому его место. Было оно завидное. Выше гетмана сидели двое: ближний боярин князь Никита Иванович Одоевский да ближний боярин Пётр Михайлович Салтыков. Всего же бояр у самодержца всея Руси было восемьдесят, одиннадцать из них — ближние. Окольничих — девяносто, думных дворян — сорок, думных дьяков — одиннадцать.
7
Во Псков к воеводе Ордин-Нащокину приехали посланные царём селитряные мастера Кашпирка Григорьев да Микитка Волчёнок. Селитряным делом великий государь указал ведать опальному. Добрый знак: опалы, знать, убыло.
За пособничество Зюзину, обманно призвавшему в Москву патриарха Никона, думный дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин был отправлен с глаз долой во Псков. Воеводой, да без права ведать военными и городскими делами. Всё это было отдано князю Хованскому. Опальному указали вести переговоры с иноземцами, решать межевые, таможенные дела.
Слава Богу, не судили, не казнили, ещё и службу дали. Сын Афанасия Лаврентьевича Воин, бежавший к польскому королю, боясь, что царские слуги достанут в Варшаве, уехал во Францию, к королю Генриху Анжуйскому.
Беседуя с немцами Кашпиркой да Микиткой, Афанасий Лаврентьевич думал о Воине, всё пытался поставить себя на место новоприбывших, поглядеть на Псков, на русскую жизнь глазами иноземца. Воин так же вот глядит на французов, на их города, на землю, на небо. Неужто ему не вспоминаются отец, мать, дом?.. К царским делам был приставлен, а кто он теперь? Приживала?
Вздыхая о Воине, Афанасий Лаврентьевич говорил с иноземными мастерами ласково, дал им хороший дом со слугами, снабдил всякими припасами. Дело разумейте да не ленитесь.
Всякое доброе слово великого государя Ордин-Нащокину князь Иван Андреевич Хованский принимал за обиду себе. А из Кремля, с самого верха, к думному дворянину то один гонец, то другой. Царю недоставало Афанасия Лаврентьевича. Прибыл от короля Яма Казимира посланец Иероним Комар. Привёз подтверждение перемирию на весь 1665 год, согласие уступить на сей год Смоленск с городами. Были у Комара полномочия: договориться о времени, о месте съезда великих послов, дабы заключили вечный мир. Царь спрашивал совета, как говорить с Комаром. Объявить ли о том, что в Москве знают о восстании надворного маршалка Юрия Любомирского против короля, а вернее сказать — королевы. Поторопиться ли с началом посольских съездов или выждать, чем кончится польская междоусобная смута?
Ордин-Нащокин умолял царя ради перемирия на уступки не идти. Уступать придётся на съездах, обсуждая статьи вечного мира. О Любомирском Комара надо спрашивать с пристрастием, чтоб подумал — не собирается ли великий государь помогать маршалку?
Царский гонец пробыл у Ордин-Нащокина всего с час, Хованскому даже не показался, ускакал — уж такие спешные дела у великого государя с опальным.
Не прошло недели — опять скорый гонец, опять мимо Хованского. Царь сообщал Афанасию Лаврентьевичу: приехал полковник от Любомирского. У маршалка две просьбы: первая — дать денег на войну с королём, вторая — принять на службу сына, чтобы имел он на Украине два города, оборонял бы их от прихода татар и бродячих польских отрядов. Если взять молодого Любомирского на службу, не вызовет ли это неудовольствие у австрийского кесаря?
Ответ требовался письменный, но такой же скорый.
Помолился Афанасий Лаврентьевич перед иконой Спаса, попросил Господа Иисуса Христа:
— Тебе служу, Всевышний! Да будет воля Твоя, верни мне сына Воина в здравии, защити его от царского гнева... Соверши, Господи, по молитве моей. Ежели нужна Тебе иная служба от меня, грешного, — отрекусь от мира. Только сына не оставь!
Ответы написал краткие, ясные: «Сыну Любомирского пристойно быть в Москве. Сие поможет миру, а всему свету станет явно: сын великого человека, славного сенатора короны польской служит тебе, государю Московскому. Твоей же дружбе с кесарем такая служба не повредит, ибо Любомирский в милости у кесаря. Иметь царскую благосклонность к сыну такого вельможи не зазорно от людей и не ново, а полякам будет страшно. Что до казны, то если послать её самому Любомирскому — большой прибыли великой России от этого не будет: злая ненависть не возросла бы. Свои ратные люди зашумят. В чужую землю казну посылают, а у себя и хлебом и деньгами скудно».