Страстотерпцы
Шрифт:
Весь тот день, 14 мая, Аввакума не трогали. Пришли в полночь. Житным двором, через Тайницкие ворота вывели на Трехсвятский мост.
Увидел стрельцов в четырёх телегах, да ещё три: на одной стриженый дьякон Фёдор, на другой тоже стриженый поп Никита-суздалец, третья телега была пустая. К Аввакуму подошёл дьяк Приказа тайных дел Дементий Башмаков:
— Молись Богу, протопоп, да на государя надейся.
— Молюсь, Дементий. За государя, за государыню, за царевичей, за царевен, за тебя тоже молюсь.
— Потому и не оставляет тебя Господь, — сказал Башмаков и окликнул начальника стражи: — Полупанова! Салов! Вези батек с бережением, чтоб ни единый волос не упал с их голов.
— Нечему падать, — усмехнулся Аввакум. — Общипали хуже куриц.
— Была бы голова цела, волосы отрастут. С Богом, протопоп!
Уже в дороге Аввакум спохватился: протопопом дьяк нарицал, тайный дьяк! Будто не ведал, что расстриженному говорит. Раскаялись, что ли? Непостоянные, пустые люди!
Везли узников и впрямь с бережением, мимо дороги, берегом Москвы-реки, кромкою болот, шарахались от сел и деревенек.
Боятся народа! Знают: нечестивое дело вершат.
В «Житии» Аввакум напишет о том государственном воровстве: «Сами видят, что дуруют, а отстать от дурна не хотят: омрачил дьявол, — что на них и пенять!.. Необходимая наша беда, невозможно миновать!.. Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да же очервленит ю кровию мученическою. Добро ты, дьявол, вздумал, и нам то любо — Христа ради, нашего света, пострадать!»
Ехали всю ночь. Привезли узников к Николо-Угрешскому монастырю, да не по-людски, прямо, — к боковым воротам, что на рощу глядят.
Двое стрельцов подхватили Аввакума под руки. Садов накинул протопопу на голову епанчу — и от монахов, знать, хотели скрыть, кого им привезли.
Скоро Салов вернулся, взяли под руки Фёдора. Епанчи для расстриженного дьякона не нашлось, рогожу на голову напялили.
Думал, казнить ведут, но кинули в пустую тёмную башню, бойницы глиной замазаны.
Никиту ввели в монастырь последним, и ему отдельная палата.
Аввакуму досталась худшая, холодная, над монастырским ледником.
Были протопоп, поп, дьякон, стали ровней — страстотерпцами.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
1
Полуголова Григорий Осипович Салов остался караулить узников. К Аввакуму приходил на ночь глядя, проверял, не исчез ли расстрига. Спрашивал:
— Всё поёшь, батька?
— Пою.
— Неужто Евангелие наизусть знаешь?
— Двадцать два года, чай, в попах. Два года дьяконствовал, с малых лет при церкви, батюшке своему помогал служить, старшим братьям.
— Потомственный попович.
— Природный.
— А что же сыновья твои не служат?
— Сыновья по ссылкам со мною мыкаются. Негде было им служить, некому было поставить в священники. Да и церкви ныне нет. Отняли.
Григорий Осипович нахмурился.
— Тебя и слушать-то страшно. Опасный ты человек.
— Опасный. Правду говорю, не вру.
— Дети твои вокруг монастыря шастают. Поймаю — на цепь посажу.
— Выпусти меня, скажу им, чтоб не приходили.
— Если я тебя выпущу, на твоё место сяду. Смирился бы ты, протопоп.
— Зачем ты меня протопопом зовёшь?
— Смиришься, снова станешь протопопом.
— Да рассекут плоть мою, разбросают по холмам на потребность зверям земным, птицам небесным, да сокрушат кости мои, истребят моё сердце — не изменю Исусу Христу.
— Бог на небе! Другие-то послушны царю и живут не тужат. Не пошлёт Господь всех-то в ад. Бог милостив.
— Бог милостив, да не все Его, света дивного, любят.
— Ну, ладно, сиди! — вздохнул полуголова. — Щей-то хоть давали тебе нынче?
— Вчера давали.
— Завтра ради праздника, может, и каши тебе дадут. Большой грядёт праздник.
— Большой. Вознесение Господне.
— «Величай, душа моя, вознесшагося от земли на небо Христа Жизнодавца», — взрокотнул Григорий Осипович. — Я, батька, тоже люблю попеть... Не был бы поперечным, вместе, бы попели.
Притворно вздохнул, пошёл из тюремной палаты вон.
Темнёхонька была Аввакумова палата, окна заложены, на полу не токмо сидеть, стоять — ногам холодно. Спасибо полуголове, приказал соломы постелить.
Вознесение пришлось на 24 мая, на Симеона Столпника, на Дивной горе спасавшегося. Подремав перед всенощной, в полночь начал Аввакум служить Господу. Читал на память утреннее Евангелие, от Марка:
— «Воскреснув рано в первый день недели, Исус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим, но они, услышав, что Он жив и она видела Его, — не поверили...»
И от Луки читал:
— «Когда они говорили о сём, Сам Исус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои: это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И сказав это, показал им руки и ноги...»
Произнося слова, родные с малых лет, Аввакум увидел близ себя, по правую руку, ангела-хранителя.
Белые, напоенные светом крылья, одежды белые, как луна, светло светящийся лик, очи, проходящие через плоть к душе.
Не было укора в глазах хранителя. Ангел с улыбкою внимал слову Евангелия. Возрадовался Аввакум слушателю, приступил к чтению «Деяний» святых апостолов: «И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от отца, о чём вы слышали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым...»