Страстотерпцы
Шрифт:
Никон подозвал Шушерина. Обнял.
— Пришла твоя пора! Если тебя будут брать, крест передашь мне.
Шушерин поехал первым.
Ночь выдалась пасмурная, белёсая. К Смоленским воротам на Старокаменном мосту подъехали за четыре часа до света.
Перед поездом ворота затворились.
— Для чего затворили ворота? — спросил полковника Шушерин.
— Государево дело!
Появились стрельцы с факелами, осматривали приезжих. Подьячий Тайного приказа ткнул рукою в грудь Шушерина:
— Он и есть! Взять его, ребята!
Шушерин рванулся, подбежал к саням Никона, передал крест. Стрельцы потащили арестованного в караульную Старокаменного моста.
Никон запел утреню. Ему не мешали.
Проводили к Никольским воротам Кремля. Поместили на Лыковом дворе. Не приняли только саней со съестными припасами, отправили назад, в Воскресенский монастырь.
Келья для Никона была выбрана тёплая, богато убранная.
Измученный ночным переездом, спором с посыльными, Никон позвал Ипатку Михайлова, чтоб приготовил постель, а у Ипатки новость.
— Стрельцов нагнали — кольцом стоят. Ворота закрыты наглухо, а им всё мало — разбирают мост.
— Мост?! — удивился Никон. — Хорошо хоть зима, а то и мухам бы указали не летать через канаву. Ах, Алексеюшко, сладко ли тебе почивается?
Святейший не ошибся. Для Алексея Михайловича ночь выдалась бессонная. Сначала ждал донесений о патриаршем поезде, потом допрашивал Ивана Шушерина. Сколько писем посылал святейший к патриархам, к иноземным государям? Какие ответы приготовил собору? Будет ли требовать от Паисия и Макария грамот, патриархи ли они? О казне спрашивал, сколько денег спрятано, где? Пуще же всего о благожелателях патриарших, кто они, много ли их, не затевают ли бунта?
Шушерин отвечал уклончиво, запирался, нёс глупости, валял дурака.
— Никона ты не спас, а себя погубил! — сказал ему в сердцах Алексей Михайлович.
Дементий Башмаков тотчас прочитал заготовленный указ: три года тюрьмы, десять лет ссылки в Новгород.
— Коли поумнеешь, указ в печь пойдёт, — сказал начальник Приказа тайных дел.
— Не жги. Уж больно написано красиво, — юродствовал Шушерин. — Святейший терпеть велел, так я потерплю.
— Потерпишь, куда денешься! — Башмаков глянул на ката.
— Перепороть! Всех ослушников перепороть! — сжал кулаки Алексей Михайлович.
Шушерина кинули на лавку.
— Не трогайте вы его! Слышь, Дементий!.. Хороший слуга. Жалко, не мне служит.
22
Проснулся великий государь, как в люльке. Солнце ласковое, в теле радость, в душе веселие.
Позвал постельничих одеваться.
Была суббота 1 декабря. Помолился, выпил взварцу ради поста, скушал сухарь.
Когда пришёл в Столовую палату, митрополиты Питирим Новгородский и Павел Сарский принесли и поставили перед царём ящик, украшенный раковинами, а в ящике лежали два свитка под серебряным атласом. Ответы четырёх патриархов. Переведены, переплетены в малиновый бархат.
— Не мне — святейшим! — сказал царь. — Пусть ещё принесут письма Никона.
Палата наполнялась: приезжали бояре, окольничие, думные люди, священство. Наконец явились вселенские патриархи.
Царь объявил:
— Бывший патриарх Москвы и всея России святейший Никон приехал и по нашему указу стоит на Архангельском подворье. Время ли позвать патриарха?
— Время, — сказал вселенский судья Паисий.
Смиряя гордеца, избрали вестником не архиепископа, а епископа. Выбор пал на Мефодия Мстиславского, младшего по хиротонии, с ним дружкой поставили архимандрита Саввино-Сторожевского монастыря Варлаама.
Государь спросил судей:
— Патриарх Никон привёз из Воскресенского монастыря крест, явится на собор с крестом и Евангелием. Так ли ему следует прийти или смиренным образом? Сидеть ли ему на соборе или стоять и где? Если он не сядет или не пойдёт на собор, то что с ним делать?
Святые судьи коротко посовещались и дали такой ответ:
— Патриарху прийти на собор с чем он хочет. Когда придёт, ему следует мало посидеть, а потом стоять.
— А место? Где его место? — спросил Алексей Михайлович.
Ответил Макарий:
— Сидеть ему по правую сторону от тебя, великий государь, на лавке. Если не сядет, то как хочет. Если же по зову на собор не пойдёт, то его следует судить заочно, ибо правило трёх вызовов соблюдено.
Русские архиереи не вполне согласились с кир Паисием и кир Макарием. Митрополит Павел предложил:
— Пусть Никон идёт на собор скромно, без креста. Если он будет с крестом, перед ним придётся встать. Мы же промеж собой договорились встретить Никона сидя, ибо не достоин почтения.
— Я согласен! Его надо встретить сидя! — разволновался царь. — Довольно с нас дерзостей и пререканий. Пусть идёт без креста!
Дерзостей и пререканий в Никоне, однако ж, не убыло. Честил царя за своего келейника Шушеру:
— Царь Божьей милостью! Иисуса Христа через слово поминает, а сам по ночам в пыточной башне сидит. О, бедный Шушерин! Из честного человека клевету клещами тянут.
Стрелецкие полковники отмалчивались, но Никон требовал освободить ни в чём не повинного патриаршего поддьяка.
— Царь меня хочет съесть! Так вот он я.
— Не кощунствуй! — предупреждали стрелецкие начальники. — За такие слова простым людям языки режут.
— Так отрежьте! — высунул язык патриарх. — О, мучитель мой! Когда оставишь меня в покое? Режьте!
— Сначала ответ царю дай, а там как великий государь прикажет, — ответили полковники.
Бестолковый спор продолжался, но наконец явились Мефодий и Варлаам.
— Аз готов есмь! — сказал соборным вестникам Никон и обратился к одному из своих монахов: — Марк, возьми крест!