Страстотерпцы
Шрифт:
— Тебе велено идти смиренно! — возразил Мефодий. — Крест оставь.
— Не могу. Я не простой инок, я — архипастырь. Крест есть христиан похвала.
Вестники отправили гонца к царю, сообщили и полковники о дерзких словах патриарха. Алексей Михайлович тотчас пожаловался собору:
— Никон бесчестит меня, великого государя, называет мучителем. Я приказал взять под стражу его патриаршего поддьяка Ивана Шушерина. За ним водится много недобрых дел. Это он рассылал тайные письма, в которых Никон всячески меня порочил перед вселенскими патриархами и государями. Отправляясь к нам, на собор, Никон исповедался, причастился, освящался елеем. Ему собор, как смерть.
Патриархи удивились, но, чтобы не раздражать Никона, не затягивать его прихода, разрешили идти с крестом.
Разобранный мост собрали, Никон сел в сани, поехал во дворец.
Вся Москва сбежалась в Кремль. Никона судят! Святейшую грозу, великана Никона! Толпа стояла от моста Архангельского подворья до Красного крыльца.
Никон благословлял, отдаривал добрые клики ласковыми взорами и смиренными поклонами. Ради униженного всё забыли москвичи! Выколотые глаза икон, чуму. Непосильные поборы ради великолепных риз, митр, убранства патриарших палат. Забыли жестокости, забитых до смерти, гонимых мстительно.,. Каков бы ни был гонитель, ныне он — гонимый, судимый, и все его неправды окуплены унижением. Был царю ровня, а нынче псаломщик чином выше.
Женщины плакали, падали на колени, на чистый снежок. Где-то далеко заупокойно, корявенько бил колокол. Видать, треснутый.
На Ивановской площади Никон вышел из саней, направился в Успенский собор, где служили литургию. Едва ступил на паперть, двери поспешно захлопнулись.
Никон постоял, перекрестился. Под рыдания пошёл в Благовещенскую церковь. Но и здесь двери перед ним затворились. Он всё же поднялся по ступеням, поцеловал двери.
Стрельцы, раздвинув толпу, стали улицей, указывая дорогу в Столовую палату.
«Посмеет ли он поглядеть мне в глаза?» — думал Никон о царе, но тотчас забыл обо всём.
— Ни-каа-анн! — кричали люди, как птицы. — Ни-кааа-аннн!
И это «анн» было хуже стона.
«Со мною Бог! Моя правда — правда», — сказал он себе, вступая вслед за крестом в Столовую палату.
Во весь голос прочитал входную молитву, прошёл на середину, остановился перед царём, глядя на него с улыбкою. Светясь лицом, совершил молитву о здравии великого государя, государыни, всего царского семейства. Помолился о патриархах, о всех христианах.
Когда Никон вступил в палату, первое мгновение соборные старцы, бояре и думные люди, помня уговор, сидели. Но встал Алексей Михайлович. Нельзя было не встать перед крестом.
Никон трижды поклонился царю, дважды патриархам.
Кир Паисий пригласил Никона сесть.
— Не вижу места для себя, где бы мне сидеть, — сказал патриарх Москвы и всея России. — С собой не принёс. Да и пришёл я, чтобы узнать, для чего меня звали?
Алексей Михайлович опустил было глаза, но в вопросе Никона прозвучала уж такая неприкрытая издёвка.
Порывисто сошёл с тронного возвышения, стал перед вселенскими патриархами, положил обе руки на грудь.
— Святейшие, судите меня с этим человеком! От начала Московского государства, соборной и апостольской церкви ни от кого не было такого бесчестия, какое учинил бывший патриарх Никон. Самовольно, беспричинно, без нашего повеления, без соборного совета, для одних своих прихотей покинул патриарший престол. Разумом не охватить всей беды, какая приключилась с нашей Церковью! Девятый год вдовствует! В немочи от смуты и мятежей! — Слёзы потекли по лицу государя. — Прошу тебя, кир Паисий, папа и патриарх великого Божьего града Александрии, всей Вселенной судия! Прощу и тебя, кир Макарий, патриарх Божия града великой Антиохии и всего Востока! Допросите бывшего патриарха Никона, зачем он оставил свой престол, отъехал в Воскресенский монастырь?
Толмач перевёл святейшим судьям речь и вопрос государя, и патриархи через толмача тотчас предложили Никону дать ответ.
— Есть ли у вас благословение патриархов Константинополя и Иерусалима? — спросил опальный. — Есть ли согласие святейших судить меня? Без их согласия отвечать вам не буду, ибо хиротонисан я от константинопольского патриарха.
— Совет с патриархами был, согласие на суд есть, — ответил кир Паисий. — Вот на столе грамоты четырёх патриархов. Читай!
Никон, глядя царю в глаза, сказал:
— Иисус Христос есть любовь. Творить суд нельзя без Бога и без любви, а среди вас я вижу лютых моих врагов. Хотите судить честно, удалите прочь Питирима Новгородского и Павла, уж и не знаю, как и назвать его, — он и крутицкий, он и сарский, и подонский, а может, и ещё какой.
— Ради чего ополчился на владык, верных помощников государя? — спросил кир Макарий.
— Ай да помощники! Они же хотели отравить меня. Своего человека с ядом ко мне подсылали.
Оба митрополита возмутились, рассказали о деле чернеца Феодосия, которое у государя. Бояре стали урезонивать Никона, а дьяк Алмаз Иванов доставил дело для судебного разбирательства.
Все теперь сидели, стояли Никон да царь.
Кир Паисий снова задал вопрос, для чего Никон покинул патриаршую кафедру.
Никого не видя, кроме царя, никого не удостаивая взглядом, собинный друг уже и с озорством ловил ускользающие глаза Алексея Михайловича, а сам со вздохами рассказывал о царском необъяснимом охлаждении, об избиении на глазах всей Москвы царским слугой Богданом Хитрово патриаршего слуги.
— Что повторять! — воскликнул Никон. — Обо всём этом есть в моих письмах. Они на столе, читаны государем, читаны вами, судьями. Злые люди попирали честь архипастыря, а царь этим злым людям потакал, не оборонил меня.
Алексей Михайлович вспыхнул:
— У тебя на одно слово правды два слова лжи! Святейшие, Никон просил обороны от Хитрово, но в то время у меня обедал грузинский царь. Производить розыск и оборону давать было недосуг.
Никон засмеялся:
— А после обеда куда девалось время?
Смутившись, царь стал говорить витиевато, но пришёл в себя и закончил отповедь крепко:
— Хитрово зашиб патриаршего человека на Красном крыльце за невежество. Пришёл не вовремя, учинил смуту. Сие бесчестье к Никону, к сану его, не относится. После я посылал к святейшему боярина князя Трубецкого, окольничего Родиона Стрешнева, просил вернуться на патриарший стол. Никон же от патриаршества отрекался, он-де дал клятву быть в патриархах только три года.