Стражи границы
Шрифт:
— Севушка, ты мне не можешь объяснить, какого черта все это значит? Зачем ты выкинул Миндона с корабля?
— Выкинул? — удивился Всеволод. Он перевел взгляд на Миндона и побелел. — Что все это значит, Миндон?
— Но вы же предложили мне уйти.
— Я спросил тебя о дальнейших планах. Мы сегодня же уезжаем из Ауклака и покинем Бирму разве что после короткой остановки в Рангуне. Чтобы подкупить свежей зелени. Хочешь — оставайся с нами, хочешь — иди своей дорогой. Так как, Данушка?
Миндон вздохнул.
— Мне некуда
— Так куда ж ты шел?
— Сошел бы на берег, как вы велели, а там пошел бы по берегу вслед за вашим «Переплутом». Я же говорил, что в мое послушание входит служить тому человеку, с которым я столкнусь при выходе из храма.
— Мне кажется, что ты будешь служить мне гораздо лучше, оставаясь на корабле, — проворчал Всеволод.
Я сел на кровать. Каютка Всеволода была всего четыре квадратных метра и переизбытком мебели не страдала.
— Удовлетвори мое любопытство, Данушка. Зачем ты подался в послушники?
Миндон смущенно улыбнулся.
— Знаете, господин Яромир, это от отчаяния. Мне все не везло, за что бы я ни брался. Под конец я стал писать белые стихи. И знаете, это у меня получалось! Но издатели не хотели их брать. И тогда я решил пойти в монастырь и достичь совершенства. Стать Буддой.
— Надеялся, что если ты обретешь бессмертие, то тогда сумеешь дождаться выхода своих стихов? Не в этом тысячелетии, так в следующем? Не за качество, так за древность?
Миндон рассмеялся. Кажется, он воспринял мой комментарий спокойно.
— Прочитай мне что-нибудь из того, что написал, Данушка, — попросил я.
— Итак, вначале было Слово, — начал Миндон. — Многие спорят какое же это было слово? Одни говорят Созидание, другие — Мир, однако никто не сказал, как же прозвучало это слово там, где ничего нет, в пустоте.
Так что же, вначале был Бог? В начале Начал? Но было ли вообще это Начало?
Нет, все-таки, вначале был Сон и была Мысль. И это была не мысль Созидания, а Фантазия Того, Кому некуда спешить. Фантазия Того, Кому было страшно тоскливо ощущать одну Пустоту, абсолютную Пустоту и ничего кроме этой всеобъемлющей Пустоты.
Был Сон, и была Мысль. И эта Мысль постепенно стала изменять этот вечный Сон, и Сон стал Созиданием. А мысль, меняя Сон, изменяла Созидание. И вот Пустота заполнилась Миром, Мир населили Создания. И у всех Созданий Мира было только одно общее с Создателем и всем сущим в Мире — Сон и Мысль. И Сон этот Созидание.
Поэтому говорят, что все, что возможно измыслить, все, что Кто-нибудь или Что-нибудь может представить, существует в одной из Реальностей. И бессмысленно молиться Богам. Ибо не знаем мы, в чьем Сне мы живем. Во сне Существа подобного нам, и потому, сочувствующего нам, или во Сне Существа такого же далекого от нас, как Камень, и просто взирающего на нас с отстраненным любопытством.
И бесполезно молиться Богам. Можно лишь стремиться к тому, чтобы Сущее в Твоем Сне, обрело Мир и счастье.
Возлюби ближнего своего, как себя самого. В этом и заключается Великая Тайна Вселенной. Возлюби Ближнего твоего, созданного Сном твоим и Мыслью, чтобы он познал Счастье, в котором отказано тебе. Тогда ты будешь счастлив счастием Творца.
— М-да, — протянул я. — Занятно. Значит ты певец субъективного идеализма?
— Да в общем нет, — обыденным тоном, совсем не таким, каким только что читал свои белые стихи, ответил Миндон. — Просто мне это показалось неплохой идеей.
— Но в общем, если в стране принято уважать религию…
— В стране принято уважать деньги! — вспыхнул Миндон.
— Ну, тогда тем более понятно. Ладно, Данушка. Иди, переодевайся. За участие в сегодняшнем мероприятии тебе полагается дюжина нарядов вне очереди. На камбузе. Тебе тоже, Севушка. Будешь драить палубу рядом со мной.
— Тиран, — засмеялся Всеволод.
Вот и поймите логику людей. Скажи я ему «господин полковник» Севушка решил бы что я невесть что имею в виду. А на предложение отдраить палубу он отреагировал веселой улыбкой. И ведь знал, ракшас, что я не шучу.
Миндон же и вовсе выскочил из каюты Всеволода счастливый. Я услышал, как он радостно сообщил:
— Господин Ратмир, господин Всеволод позволил мне остаться, а господин Яромир приписал меня к камбузу на целых двенадцать дней!
— Вот и отлично, — ворчливо отозвался кок. — Иди, переодевайся и топай на камбуз. Надо вымыть зелень к обеду.
— Я мигом, господин Ратмир.
Я помолчал, прислушиваясь, потом посмотрел на Всеволода.
— Ну, надо же, поэт! Кто бы мог подумать?
— А мне из-за этого поэта две недели придется палубу драить, — притворно вздохнул Всеволод.
Я хлопнул его по плечу и встал.
— Ничего, не надорвешься. Разве что малость жирок растрясешь.
— Жирок? — оскорбился Всеволод.
— А что же? Только не говори, что у тебя мускулы. Все равно не поверю.
Я вышел из каюты, оставив Севушку возмущаться на просторе по поводу моих высказываний.
Через полчаса мы все-таки приступили к обеду. С этими моими друзьями я остался без завтрака, но ничего не поделаешь — спать надо меньше. Милочка с насмешливым сочувствием повздыхала и сообщила, что, дескать, кто спит — тот обедает. А в моем случае — завтракает.
Всеволод выбрал момент, когда наши сотрапезники покончили с супом и собрались приступить к жаркому и обратился ко второму помощнику капитана.
— Милорад, с сегодняшнего дня я поступаю в твое распоряжение на целых две недели.
Боцман чуть не поперхнулся мясом и торопливо его запил вином.
— Вы шутите, господин полковник?
— И рад бы, — сокрушенно вздохнул Всеволод. — Господин Яромир влепил мне дюжину нарядов вне очереди и пообещал, что все это время мне придется посвятить надраиванию палубы до зеркального блеска.