Стриптиз для безумного бога
Шрифт:
Твидл усмехнулся. Спасибо моему знаменитому однофамильцу: стоит мне где-нибудь представиться, я часто встречаю такие добродушно-насмешливые улыбки. Они мне уже осточертели…
Я вновь отправил руки шнырять по воздуху и продолжил:
– Всех нас привлекают девушки, за которых мы хотели бы побороться. Если злой тролль обижает прекрасную принцессу, мы захотим её защитить. Жертвы заставляют нас ощутить в глубине себя первобытную мужественность…
– Но почему злой тролль обязательно должен быть таким отвратительным… мистер Гейтс? – скривился Твидл.
– Потому что прилизанная карикатура не вызовет настоящего чувства, – сказал я. – Мои монстры не просто отвратительны. Они несут угрозу. Рядом с ними любая девушка покажется вдвойне более прекрасной. Зритель почувствует потребность защитить её. Переверните ещё пару страниц, мистер Твидл. Рисунки самого чудовища не так важны…
Он пролистал детальные изображения морд обеих ипостасей Кетхумы и остановился на рисунке, которым я особенно гордился.
Это был общий план: меж двух идолов стояла Пэм Трэвис. чёрный бриллиант в коллекции Твидла. В её чуть согнутых стройных ногах, в стремительном повороте нагого гибкого тела читались страх и отчаянная отвага.
Твидл затянулся сигарой и прокаркал:
– Ах ты, хитрый сукин сын! Она как будто выбирает одно их этих чудищ?
– Она обязана это сделать, – кивнул я. – От того, перед кем из чудовищ она склонит колени, зависит всё мироздание. Такова мифология Кетхумы. Листайте дальше, мистер Твидл…
Однако он проигнорировал мои слова, жадно рассматривая изумительную фигуру Пэм Трэвис, будто не видел её тысячу раз прежде. Что ж, этот рисунок мне действительно удался!
– Она просто чудо, верно, Сэл?
– Исключительно хороша. И прекрасно умеет двигаться. Если мы дадим ей новый танец…
– Да-да… Так, на чём я остановился?
– На том, что нужно перелистнуть страницу, – подсказал я.
Твидл даже бровью не повёл в мою сторону.
– А, Сэл? Что я сказал до того, как восхитился милашкой Пэм?
– Ты назвал мистера Гейтса хитрым сукиным сыном.
– Точно! А знаешь, почему я его так назвал?
– Нет, Гарри. Скажи мне.
– Потому что он умеет поиграть на нервах. Он придумал такой отвратительный антураж, что ему, должно быть, самому стало тошно. И он изобразил Пэм, чтобы попытаться сгладить впечатление. Игра на нервах, понимаешь, Сэл? Дешёвый голливудский трюк.
– Если этот трюк работает…
Твидл нахмурился.
– Только не со мной! Я не люблю, когда пытаются играть на моих нервах.
Он захлопнул альбом и толкнул его. Альбом прокатился по гладкой столешнице, и я едва успел его поймать. Моё сердце сжалось.
– Я не буду требовать вернуть аванс, верю, что ты честно пытался, парень. Но ты напрасно попытался подсунуть мне эту дрянь. Возвращайся, если придумаешь что-нибудь стоящее. А сейчас уходи.
Я медленно поднялся на ноги.
– Если бы вы посмотрели, что я нарисовал дальше…
– Я не привык повторять дважды!
Его взгляд источал злобу. Я не мог найти этому объяснения. Отказ ошеломил меня, я двинулся к двери, как во сне.
– Что с тобой, Гарри? – воскликнул за моей спиной Гришем. – Мне его работа понравилась…
– А мне – нет!
Зажав альбом под мышкой, я вышел из кабинета.
Глава 3.
Бар уже работал, но посетителей было немного. Молодая парочка, смаковавшая не столько свои салаты, сколько друг друга, белый воротничок, торопливо поглощавший стейк, несколько туристов с длинноногими жёнами в джинсовых шортах.
Я заказал коктейль и сел поближе к эстраде. Очень хотелось курить, но в «Сладком местечке» курить разрешалось только с семи вечера. К этому времени начинали стягиваться настоящие клиенты. К половине восьмого Роджер Багз выходил со своим саксофоном, чтобы тягучими звуками оторвать публику от суеты минувшего дня. Сакс глушил ненужные разговоры, обволакивал и заполнял душу томительным призраком несбыточного покоя.
Потом к Багзу присоединялась Джульетта и разогревала публику лёгкой песенкой. Вторая песня, ещё задорнее, звучала уже под минусовку. Джульетта начинала танцевать. Она даже бретельке не позволяла сползти с плеча, но её движения и озорной взгляд уже будоражили воображение. Потом появлялся седоватый, но всё ещё бодренький жеребчик Бенни с коротким конферансом, и наконец начиналось то, чего ждали посетители…
Я всё это видел несколько раз, пока работал над фигурами на вилле Гришема. Салливан порой возил меня на шоу, чтобы я присмотрелся к движениям танцовщиц и проникся образами, в которых они выступали. То, как продумана программа, мне нравилось. Но, видимо, мало кто разделял мою точку зрения. Ни разу я не видел, чтобы зал в «Сладком местечке» был заполнен более, чем наполовину…
Ах, до чего же хочется курить! Однако я знал, что, выйдя отсюда, уже никогда не вернусь, и терпел. Не могу объяснить почему, но мне здесь нравилось.
Мой взгляд против воли шарил по эстраде. Я отчётливо видел, где нужно разместить Кетхуму и Нбону. Что за муха укусила старого козла? Разве он не видел, что я придумал потрясающий номер?
Что ж, пускай сидит на жопе и терпит убытки! Пускай выписывает себе и Гришему бонусы, достаточные, чтобы содержать виллу, и при этом скулит, что заведение не приносит дохода. Должно быть, не так уж сильно он любит свой бар…
Я допил коктейль и заказал второй. Мне принесла его официантка Дорси.
– Что-то у вас грустный вид, мистер Гейтс, – заметила она. – Неужели мистер Твидл отказал вам?
– Смоки Рэй, – напомнил я. – Не называйте меня по фамилии, я этого не люблю. Я – Смоки Рэй.
Она мило улыбнулась. Это была очаровательная круглолицая девушка в чёрной кофточке без рукавов и короткой чёрной юбке, на которой лежали кружева белого передника.
– О, простите, мистер Смоки Рэй, я забыла…
– Прощаю, хотя обращение «мистер» тоже недолюбливаю. И да, мистеру Твидлу не понравилась моя идея.