Строптивая герцогиня
Шрифт:
— Пять минут назад оно было иным.
Она тяжело вздохнула и отбросила гравюры в сторону.
— Я хочу уехать.
— Какое несчастье для нашего светловолосого друга! Он угодил к концу твоего увлечения коллекционированием молодых людей.
— Ты меня оскорбляешь, Эйдриан. Ты собираешься увести меня отсюда или нет?
Он подошел к молодым людям и сообщил, что герцогиня уезжает. Подав руку Софии, он проводил ее к карете. Ему пришлось переложить массу свертков, чтобы освободить место.
— Не смотри так и не ворчи. Я
— Я и не думал ворчать. Приехав в Лондон, ты обеспечила работой массу швей и модисток. Рост экономики Англии зависит от тебя. Я уверен, что сегодня ты заказала дюжину новых платьев, ведь так?
— Я знаю, что ты думаешь. Что я совершила малодушный поступок… Своеобразный вид бегства…
— Я думал, что причина поездки в Марли — стремление покончить с малодушием. От чего ты бежишь теперь?
Она посмотрела ему прямо в глаза:
— От тебя. От нас. От сознания того, что ты всегда понимал, какой жалкий подарок я тебе подарила. Чтобы не увидеть остального. Я боюсь…
Прямота Софии поразила его. Он не ожидал услышать от нее признания в том, что она дала ему меньше, чем он желал.
Ее сожаление взволновало его больше, чем признание в любви. Он хотел утешить ее и не смог.
Карета все еще стояла у лавки портного.
— Куда ты хочешь отправиться?
— Отвези меня в парк. Покажи мне черного лебедя, о котором ты упоминал, когда приехали Аттила и Жак. Я слышала много разговоров о нем.
— Нет там никакого черного лебедя. О нем мужчины рассказывают, чтобы завлечь женщин в укромное место.
— Укромное?
Как она посмотрела! Ее взгляд не оставлял сомнений. Приглашение удивило его. Более того, мгновенно разожгло желание, которое он только-только учился обуздывать.
— Не в том смысле, — объяснил Эйдриан.
— Тогда отвези меня к себе домой.
— Новое бегство, София?
— Да, я хочу еще немного побыть на свободе. Сбежать в твои объятия, где опять стану красивой и удивительной. Я хочу спрятаться, пока не пойму, что готовит мне жизнь — рай или ад.
Воспоминания об их любви заполонили его ум. Он разрывался между желанием и голосом разума, твердившим, что не Следует потакать ей. Если не ради нее, то хотя бы ради себя.
— Твою карету узнают.
— Ты хочешь сказать, что мой будущий избранник узнает о нас? Меня подобный факт не волнует. Если он не будет знать, я ему расскажу. Если я выйду замуж за какого-нибудь лорда, он будет Эвердоном, а не я. Не я. — Решительная линия ее рта дрогнула, глаза затуманились. — Пожалуйста… Прежде чем герцогиня Эвердон встретится с реальностью, которую сама сотворит.
Ее печаль и несчастье, как всегда, тронули его. Постучав по стенке кареты, он окликнул кучера и отдал распоряжения. Потом опустил занавески, и София упала в его объятия.
Ее любовь молила об освобождении, негодуя из-за ограничений. Она кричала, словно живое существо, заключенное в стеклянный панцирь. Она рвалась на свободу, но натыкалась на невидимые преграды.
Во имя любви София сражалась с барьерами неистово. Желание становилось таким болезненным, что она молила о сексуальной разрядке.
Он не дал ее. Прервав мучительную ласку, он остановился.
Их единение пронизывали глубокие и невысказанные чувства. Его объятия и движения говорили о его печали и гневе.
Она поняла его решение, что их сегодняшнее любовное свидание последнее. Она могла бы сказать, что он задумал свести ее с ума и заставить страдать до конца жизни.
Эйдриан коснулся ее щеки, вдыхая ее аромат.
— Ты всегда будешь в моем сердце, — пообещал он.
Он произнес прощальные слова человека, принявшего окончательное решение.
Ее пальцы сжимали его плечи, она вторила его движениям, стремясь довести их слияние до наивысшего блаженства.
На краткий миг ей вдруг почудилось, что больше никогда не будет одиночества. Его красота, его великолепие насытили ее. Он заполнил ее всю, не оставив пустоты.
От мощи полного завершения вдруг треснули стеклянные преграды, и сладкий покой начал медленно вливаться в ее сердце. Довериться… верить… отдавать…
София прижалась к нему, прислушиваясь к новому, хрупкому ощущению. Будет ли так, когда она останется одна? Стеклянные оковы ее сердца разбиты не окончательно. И старые горести могут восстановить барьеры.
Она повернулась на бок, прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в стук его сердца, счастливая и несчастная больше, чем когда-либо прежде.
— Спасибо, что пришла на заседание палаты, — поблагодарил он.
— Я не могла не прийти, особенно после того, как погубила твою жизнь.
— Может быть, мне следует поблагодарить тебя и за это.
— Почему ты так поступил?
— Я понял, что позволил своему происхождению руководить мною. Я всегда испытывал комплексы и стремился стать больше англичанином, чем все остальные. Наверное, для того, чтобы примириться с той частью меня, которая вовсе не английская. Такое поведение наложило отпечаток на мой характер, так же как все, что стоит за фамилией Эвердон, повлияло на тебя. Я воображал, что, если вступлю в союз с великим героем Англии и буду поддерживать старые традиции, никто не заметит, что я другой.
— Великий герой Англии знает?
— Я встречался с ним сегодня утром. Он не одобрил мою затею, но понял меня. Он не оскорбил меня, но, конечно, теперь наши отношения не могут продолжаться. Я понял, что не слишком возражаю против его решения. В своем отказе от независимости я зашел гораздо дальше, чем представлял. Я презирал Дугласа, но сам оказался не лучше. Даже хуже, потому что я считался в партии игроком, а не пешкой.
— Ты говорил, что компромисс необходим в политике. Ты не мог найти оправдание еще одному?