Структура момента
Шрифт:
Она склонила голову к фотографии и аккуратно совместила половинки.
– Откуда это у вас?
– В поднятых на меня глазах не была ни капли смущения.
– Алик дал.
Только чуть поджавшаяся нижняя губа выдавала некоторое напряжение, возникшее в ней после этого сообщения.
– Плохо, - произнесла она совершенно спокойным голосом.
– Алик не из тех, кто может простить такое...
– Да, это так, - согласился я.
Все оказалось гораздо проще, чем я предполагал, и причиной тому была удивительная понятливость этой девушки. И конечно же ее потрясающее самообладание.
– А как это к нему попало? А впрочем, какая теперь разница? Усмехнувшись, она взяла фотографию в руки.
– Снимок подлинный. А за грехи полагается расплачиваться. Бедный Алик! Он очень переживает?
– Да.
– Что же теперь будет? Наше семейное счастье, как я понимаю, под ударом?
– Да, похоже на то.
– И вас прислали специально, чтобы сообщить мне об этом?
– Да.
– Сочувствую. А почему выбор пал именно на вас?
– Не знаю. Наверное, потому, что я меньше других вас знаю.
– Да нет. Видимо, Алик решил, что вам будет легче это сказать.
– Почему же?
– Ну, вы - столичный деятель. В таких ситуациях, наверное, не раз оказывались.
– По-моему, вы хотите меня обидеть.
Она пожала плечами.
– Я только предполагаю.
Мы помолчали. Дело было сделано. И пора уходить. Просто необходимо было встать и направиться к дверям. Естественно, что и она этого ждала. Хотелось, наверное, побыть одной...
Только теперь тщательно скрываемое внутреннее напряжение начало проступать во всем ее облике, проявляясь постепенно, как пятнышко крови из-под белой ткани; стала заметней сутулость, обозначились морщинки вокруг рта, бледность лица показалась теперь неестественной, какой-то парфюмерной. Вне всякого сомнения, ей было не меньше двадцати пяти, если не больше, а в первый момент знакомства она выглядела значительно моложе. И все же удивительно, чем пленил ее Алик? Не рассказами же о необыкновенных приключениях пограничника Карацюпы?! Не выдержав, я, вместо того чтобы встать и уйти, спросил ее об этом, не упоминая о Карацюпе, конечно, и вообще стараясь никак не принизить Алика. В какой-то мере это мне удалось; в конце-концов, совсем ведь не обязательно, говоря о несоответствии двух людей друг другу, уточнять, кто из них хуже, а кто лучше, просто разные - и все! Ведь даже нескольких минут общения достаточно, чтобы понять, как мало общего у нее с Аликом. Или я ошибаюсь?
Она ответила не сразу, в течение нескольких секунд совершенно откровенно вглядываясь в меня, как бы определяя, можно ли мне довериться. И наконец решилась: смешно говорить об этом сейчас, после того, что произошло, но разве нужно быть большим психологом, чтобы разобраться в Алике? Конечно же они разные люди, и она знала это с самого начала...
И, несмотря на это, все равно собиралась выйти за него замуж?! Пусть она простит, если может, мою бесцеремонность, но трудно сдержаться, потому что совсем недавно я сам испытал нечто похожее. Правда, тот человек - полная противоположность Алику; там все наоборот было - гораздо больше свободы от так называемых условностей, чем хотелось бы, но это уже детали, а главное, было вот такое же несоответствие во всем - во вкусах, в оценках людей, в общем во многом... Чем это кончилось? Ничем хорошим, конечно. Расстались. Она ушла к другому. Во всем том, что я сейчас рассказываю, удалось разобраться гораздо позже. Она продолжала, как прежде, клясться, что любит меня, и я верил. И лишь недавно окончательно освободился от иллюзий, поняв наконец, насколько мы разные люди.
Она слушала с интересом, и не потому, что ее взволновала история моих отношений с Ниной, - увлек сам разговор, сама возможность говорить о чем бы то ни было с такой откровенностью! И поэтому я решился еще раз повторить свой вопрос: чем же все-таки объясняется ее желание выйти за Алика, хоть он очень славный парень, добрейшая душа? Что ею двигало? Не любовь же!
Да, не любовь! Она и не скрывала этого. Собственно, и нужды никакой не было. Можно подумать, кто-то этим интересовался. Во всяком случае, не Алик; ему важно совсем другое, ему нужна девушка, которой можно доверить быть матерью его будущих детей, порядочная, здоровая, не уродка... Понятно, что согласие молоденькой девушки ему получить трудновато, поэтому он присматривался к тем, кто постарше. И в один прекрасный день заприметил ее. Двадцать пять по местным представлениям - много; что-то вроде старой девы, естественно, мечтающей выйти замуж, а значит, не очень разборчивой. Так оно и оказалось: он сделал предложение, она его приняла. Потому что полюбить она уже вряд ли кого-нибудь полюбит, а хочется иметь семью, детей, дом. Работой своей она увлечена, но жить одной в таком городе сложно, одинокая женщина мозолит всем глаза, каждый считает своим долгом что-то предложить, пристать, задеть. В общем, устала...
Аля умолкла, видимо удивленная тем, что так легко сказала обо всем, что накопилось в душе, в общем-то совсем незнакомому человеку. Даже в ответ на такую же откровенность с его стороны.
А я, слушая ее, думал о том, как много схожего в нашей жизни при всех ее различиях. Такие разные города, Москва и Сангачаур, столица и маленький провинциальный городок, а самоощущение у меня и у нее - одинаковое, ведь и я в Москве так и не стал своим. Не в том смысле, что у меня нет хороших знакомых или некому помочь в трудном положении - одни Оля с Таней чего стоят!
– просто нет человека, который бы действительно понимал меня. В Москве я ощущаю какую-то ограниченность своих взглядов по сравнению с московскими друзьями, во всяком случае, меня часто в этом упрекают, а здесь, в Сангачауре, наоборот, многое меня самого раздражает и удивляет - ну хотя бы эта история с фотографией! Чушь какая-то, дикость просто, и никак Алику этого не объяснишь. Таким образом, я оказался в каком-то промежуточном состоянии - и здесь чужой, и в Москве не стал своим; отсюда уплыл, а туда не приплыл...
Рассказывая ей все это и радуясь тому, что встречаю полное понимание, я еще острее ощущал обидную необходимость рано или поздно уйти отсюда на эту чертову гребную базу, где опять придется врать, изворачиваться, чтобы соответствовать мной же самим выдуманной легенде. И, чтобы продолжить беседу, я задал вопрос, который к Алику прямого отношения не имел:
– А почему вы сказали, что уже никого не сможете полюбить?
Она, конечно, поняла, что начинается новая стадия нашего разговора, никак не связанного с тем, что привело меня сюда к ней, и в этом смысле совсем необязательная. И, отвечая на мой допрос, как бы признала существование, пусть очень коротких, но уже наших собственных и достаточно доверительных отношений.
– Потому что сыта по горло... На всю жизнь хватит.
По взгляду, брошенному на фотографию, стало понятно, кого она имеет в виду.
– Это он?
– Да. Учились вместе.
– И что?
– Как видите.
– А причина?
Она улыбнулась:
– Может, все же выпьете чаю?
Я попытался повторить жест, означающий на языке ее соседей отказ.
– Не так, - Аля рассмеялась и поправила меня; потом, мгновенно посерьезнев - она удивительно легко переходила из одного настроения в другое, во всяком случае внешне, - все же ответила: - Причина банальная. Случайно выяснилось, что имеет жену и ребенка в Ленкорани.
– Легкая усмешка тронула ее губы.
– Но он же мог...
– Значит, не мог... Или не захотел... А у вас двое детей, по-моему?
– У меня?
– Мне так сказал Алик.
– Она чуточку смутилась, решив, что что-то напутала.
Конечно же следовало подтвердить наличие детей; какое это, собственно, имело значение, есть у меня дети или нет? Да и глупо было отрицать то, что здесь, в Сангачауре, стало такой же реальностью, как сама моя жизнь. Но почему-то, понимая все это, я повел себя очень странно.
– Все гораздо сложнее, - сказал я, стараясь смотреть ей в глаза и чувствуя, что краснею.
– В двух словах этого не расскажешь. Но сведения ваши не совсем точны.
Ответ ее не удивил:
– Так все же есть у вас дети или нет?
– Нет, - сказал я.
– Нет у меня детей. И вообще я холост.
И сразу же пропало все очарование разговора: опять я оказался в своем обычном и давно осточертевшем состоянии настороженного маневрирования, необходимости взвешивать каждое слово, чтобы не быть уличенным во лжи.
– Ну я пойду?
– Что же вы так сразу?
– Она не скрывала своего огорчения, хоть и улыбалась.
– Пришли, разрушили жизнь и сбегаете...