Ступая по шёлку
Шрифт:
— Как же я хочу не слышать этого пения…
— Все не хотят, Царица. Каждый выкрик — имя погибшего, но вы не сможете оседлать Жемчужину.
Айола глянула на свой большой живот и поняла, что всадник прав — она не сможет. Какое-то время после того, как войско, во главе с Царём Дальних Земель, покинуло город, Айола выезжала верхом, в сопровождении всадников, которые приноравливали своих коней под неспешный шаг Жемчужины, верхом на которой была юная Царица Дальних Земель, носящая наследника в чреве своём. Вскоре прогулки эти стали утомительны, и Айола ограничивалась
— Я пойду в покои, Кьяна, ты со мной или останешься в саду?
— С тобой… здесь нечего делать.
— Может, тебе следует изучить наречие Дальних Земель? Ведь ты выучила язык Линариума.
— Замок наш стоял на границах, и многие служанки говорили на языке Линариума, я с детства знала его. Мать не разговаривала со мной, как и отец, только кормилица и служанки, но здесь… не знаю, для чего мне понимать это наречие? Если боги будут милостивы, война скоро закончится, и я вернусь в Линариум.
— Чтобы занять время.
— Лучшее занятие времени женщины — дети, но боги недобры ко мне, Айола, — Кьяна посмотрела на живот Царицы и отвела глаза.
— Боги и тебе пошлют ребёнка, Кьяна, ты молода и недолго была замужем, — Айола промолчала о том, что муж её Хели так редко приходил в покои жены, что Богам было бы сложно проявить подобную милость, но приходил же… и придёт ещё.
— Да, Айола, так и будет. — Кьяна отстала от Царицы, как и полагается, она шла немного вдалеке, с ней было два стражника и, к её удивлению, всадник Царицы, тот самый Элнаил, лицо его было настолько сурово, что крупными мурашками покрылись спина её и руки.
В женской половине Айола простилась с Кьяной вопросом:
— Я буду обедать с Ианзэ, а ты?
— О, нет, усталость овладела мной, я прилягу.
— Хорошо, — Айола уже поняла, что Кьяна избегает по какой-то причине Ианзэ, как и та её. Да и усталость, действительно, часто владеет телом Кьяны, рабыни говорили, что иногда она не встаёт с постели целый день, лицо её бывало бледно, но к вечеру она приказывала нести себя горячую воду и втирать в тело масла и крема.
Айола прошла к Ианзэ, которая сидела на высокой кровати, подложив под ноги подушки.
— Мои ноги отекают… как ты решаешь вопросы мужей, когда голова твоя кружится, спина болит, а ноги отекают, и даже говорить или ходить быстро ты не можешь?
— Это мой долг, Ианзэ. К тому же я могу и не ходить на совет, если он не требует скорого решения или обязательного участия. У меня много советников и наместник, который в любой момент может меня заменить, но дух мой чувствует потребность знать всё, что творится в Дальних Землях, иначе какая же я Царица?
— Ох, милая, ты прекрасная Царица, прекрасная. Ты заботишься о людях своих и войске своём, приказала выдать сельским людям лишнее сено и зерно…
— Ианзэ, подать их увеличилась, у многих семей все мужчины ушли на войну, все, кроме старших сыновей, которые ещё не родили своего сына. В некоторых селеньях такой мужчина один… как же женщины сделают запасы зерна или сена? И без того они вышли на улицу… Жрица предрекала, что война закончится после зимы, как народ мой переживёт эту зиму, если не помочь ему?.. Сыновья женщин этих проливают кровь на чужой стороне и, может быть, даже тела их не предадут огню, как того требует Главная Богиня, мой долг, как Царицы — облегчить жизнь моему народу.
— Но кто облегчит жизнь тебе, Айола?
— У меня лёгкая жизнь… муж мой позаботился о многом, и всё, что я хочу — чтобы к возвращению его в Дальних Землях было благоденствие настолько, насколько это возможно во время войны…
— Ты думаешь, он вернётся?
— Конечно, конечно вернётся. И Хели вернётся… он обещал мне.
— Не ко мне, но главное, что живой…
— Живой, и это главное, моя дорогая Ианзэ. Сейчас это главное. Но давай не будем тревожить сердца наши, скажи, не чувствуешь ли ты, что ребёнок торопится увидеть свет? Ведь уже пора.
— Нет, я не чувствую ничего такого, Айола. Иногда живот мой тянет вниз, и болит спина, так, что невозможно ни сидеть, ни лежать, но похоже ли это на то, что должно случиться — я не знаю. — Лицо Ианзэ покрылось стыдом, белая кожа её стала светло-розовой, светлые волосы, расчёсанные умелыми руками рабынь, струились по льняному халату с тончайшей вышивкой шёлковыми нитями, небольшие ладони теребили край покрывала.
Айоле было радостно, что глаза Ианзэ более не так печальны, как это было по приезду её, что всё реже младшая дочь Короля видит следы слёз на светлом лице возлюбленной брата, а волосы её так же блестят, как это было в замке, когда Ианзэ, как и Айола, ещё не знала судьбы своей.
— Хорошо. Мне не терпится увидеть твоего ребёнка, милая моя Ианзэ.
— Мне тоже… как ты думаешь, он будет похож на… на…
— Я не знаю, Ианзэ, но если боги будут милостивы к тебе, то ребёнок будет похож на тебя. А не на моего брата, иначе люди заметят. Все знают, что ты была его возлюбленной, пока не пришло время ему жениться на Кьяне…
— Да, это так, но я так хочу, чтобы он был похож на Хели, — в глазах Ианзэ заблестели слёзы, — разве ты не хочешь, чтобы сын твой был похож на мужа твоего, Горотеона? Твои глаза светятся, когда ты произносишь имя его.
— Но… — младшая дочь Короля промолчала. Сердце женщины, носящей в чреве своём ребёнка, бывает слабо, и Ианзэ, не зная судьбы своей, не зная, вернётся ли возлюбленный её живым, но зная, что ей не суждено быть с ним, хотела немного. Но боги карают такие связи, как была у Ианзэ с Хели, люди карают, и белокурую девушку ждёт позор и изгнание, если об этом станет известно. — Конечно, милая, я хочу, чтобы мой сын был похож на отца его, как и ты хочешь того же.
Царицу Дальних Земель разбудил разговор рабыни, что говорила громко и с кем-то спорила.