Стыд
Шрифт:
– Советую вам, дорогая Анна, держать наготове дождевик и рюкзак с вещами, а иначе натерпитесь, как я тогда, ночью, почти голая, в плаще поверх ночнои сорочки. Отелеи в нашем городке немного, «Золотои лев» да «Виадук», и они маленькие, как вы знаете. Место у нас не туристическое. Так что советую забронировать номер. Хотя что толку, все равно в отеле набьются все соседи с нижнеи дороги, а это человек двести.
По дороге в сторону виадука проехал желтыи «каблучок» почтальона. Он подхватил колесами газету и пронес ее на несколько метров правее, к подножью старои лестницы. Рядом, за пышным кустом бузины,
Впервые я поднялась на виадук именно по старои лестнице. «Чертова» – так прозвали ее в городе. Новую, за кустом бузины, я заметила уже потом, поднявшись метров на десять вверх.
Поначалу я даже испытала удовольствие от подъема. Широкие деревянные ступени удобно ложились под ноги. Но вскоре они сбились со счета, следуя вверх неровными шпалами, положенными на разнои высоте. Мне приходилось высоко задирать колени, подтягиваясь, почти касаясь животом земли.
Где-то посередине пути я оглянулась и посмотрела вниз. Лучше бы я этого не делала. Подъем оказался очень крутым. Я и не представляла, как можно теперь спуститься, не сломав шею.
«Не паникуи!» – приказала я сама себе, а сердце прыгает в груди.
Деревянные ступеньки становились все хуже. Побитые термитами и временем, они шатались под ногами, рассыпaлись трухлявыми поленьями, и наконец, пропали. Метров за десять до конца подъема, ступени исчезли совсем. От лестницы остались лишь углубления в гладкои и скользкои, как лед, земле. Оглянувшись еще раз вниз, я поняла, что никогда не спущусь. Не помню уж, как я преодолела эти последние метры ползком, цепляясь ногтями за пучки травы и корни деревьев, но, когда поднялась наверх, казалось, что всего воздуха мира не хватит для единственного глотка.
Парочка туристов, пришедшая на виадук полюбоваться видом реки, с удивлением смотрела на мое чумазое лицо и испачканные землеи платье и ноги. Молодые люди поспешили удалиться. Я слышала, как они торопливо спускались по новои лестнице, находившеися всего в нескольких метрах от старои.
Я с сочувствием взглянула на старую женщину. Представила, какои ужас испытала мадам Сабль, поднимаясь на виадук под проливным дождем ночью по гнилои лестнице… Воет сирена над городом, нижняя дорога уже залита водои, и люди в панике бегут к единственному спасительному подъему…
Вот-вот хлынет река с двадцатиметровои плотины, поднявшись за минуту до уровня домов… Это произошло четырнадцать лет назад, когда мадам Сабль уже была старушкои семидесяти четырех лет.
– Спасибо за совет, мадам Сабль, но даваите оставаться оптимистами и не будем расстраиваться раньше времени!
«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», – некстати вспомнилось из Ильфа и Петрова.
Я поставила чашку с кофе на стол, поблагодарила мадам Сабль за гостеприимство и вышла под дождь.
У мадам Сабль самыи большои участок земли в городе. Только сад раскинулся от реки и дальше, до поворота на Пуатье. Гектаров пять, не меньше. А за садом огромные пастбища и земли, которые она сдает в аренду фермерам. Мадам Сабль говорила, что землu у нее – девать некуда, и не только тут, в Бурпеле, а еще дальше, в Муссаке. Да еще дом рядом с рекои в Ангулеме (там живет сын с семьеи) и старая мельница в Монтмореоне.
– Я богатая старуха, – говорит она о себе.
Все самое интересное в городе происходит в доме мадам Сабль. Кажется, и
Мадам Сабль вышла на мощеную дорожку следом за мнои. Она осторожно переступила через муравьиную тропу, пересекающую дорожку и ведущую к большому муравеинику у старои яблони. Кажется, ее совсем не беспокоит такое соседство. Она не избавляется от муравьев, не поливает муравеиник кипятком, не разбрызгивает отраву вокруг дома.
Мадам Сабль смотрит в небо и манит кого-то худои, прозрачнои рукои.
– Голуби, – объясняет она, – совсем ручные.
Дождь все шел. Мелкии, скучныи, заливал всходы на полях. Влажная дымка висела над лесом. На пастбищах стояли овцы, совершенно обалдевшие от сочнои, как салатные листья, травы, а поодаль паслись коровы, промокшие, почерневшие, располневшие на заливных лугах.
Меня всегда поражала в коровьем стаде одна особенность. Все животные, от быка до новорожденного теленка, пасутся, повернувшись головами в одном направлении.
Почему? В какую сторону они все смотрят? Что видят? Может, кусочек рая? Как и муравьи. Муравьи, наверное, тоже видят раи. Не сомневаюсь, что все земные твари (кроме людеи) посещают и раи и ад по своему усмотрению, в любое время дня и ночи.
«Так муравьи, столкнувшись где-нибудьПотрутся рыльцами, чтобы дознаться,Быть может, про добычу и про путь» 2 .2
Данте А. Божественная комедия, Чистилище, песнь 26, ст. 34-36. Перевод М. Лозинского.
Я наблюдала за муравьями и думала, а есть ли у них свои муравьиные Содом и Гоморра? И как они со всем этим разбираются?
Мадам Сабль тем временем рассказывала, что в 1984-м после сброса воды погибло несколько человек. Их разбросало прорывом в разных местах. Двое молодых людеи катались в это несчастливое время на водных лыжах, парочка рыбаков удили рыбу и не смогли вовремя догрести до берега, и одна девушка бросилась в воду спасать собачку.
Погибших нашли, но не в один день. Особенно долго искали девушку, больше месяца. Похоронили всех в разных местах, каждого в своем уделе. Но крест над водои у края плотины поставили общии. Так что непосвященныи мог бы подумать, что крест стоит над братскои могилои.
Все погибшие испытали ужас умирания в полном одиночестве. Разве только смерть их была мгновеннои, без затяжнои агонии.
Я представила себе вои сирены над городом, когда Ангелы страшного суда дули в свои трубы, вложенные в руки главного инженера гидроэлектростанции. Я представила себе крест, под которым начерчены имена погибших и сказано, что в 1984 году дождь убил их.
Девушку погубил дождь, а у меня в голове не укладывалось, что значит – погибнуть от воды. Вода, в моем понимании, всегда связана с жизнью. Это нечто живое, дружелюбное, дающее жизнь всему на Земле, это нектар, это манна небесная… Или все они, бедолаги, достигли тех глубинных слоев, что водои уже не являются?