Стыд
Шрифт:
Он позвонил в пресс-службу и сообщил, что сегодня задержится. Пацаев отсутствовал, но просил передать Лузгину, чтобы к полудню тот был на месте, предстоит важная встреча. «Агамалов! — напрягся Лузгин. — Это здорово, порадуем Вальку».
Ломакин ждал его у городского почтамта. Лузгин нырнул в накуренный салон серебристого джипа и бодро сказал: «Всем привет!». Водитель джипа был ему уже знаком, но рядом с ним сидел в пол-оборота некто неизвестный, и Лузгин встревожился: ранее Ломакин никогда не приезжал с посторонними.
— Сегодня встречаюсь с Хозяином, — произнес Лузгин
— Это хорошо, — сказал Ломакин, — но медленно, Вова, мы время теряем.
— А ты что хотел? Чтобы я вот так вот, со двора…
— Ты не со двора, — помотал головою Ломакин, — ты зять старика, известный журналист. Веди себя наглее, лезь вперед, набивайся в друзья… Ты же бильярдист, и Агамалов тоже: наври ему про свои успехи, спровоцируй, он же игрок, он клюнет.
— Ладно, попробую, — согласился Лузгин. — Ты мне лучше скажи, что решили.
— А в семье что решили?
— Там согласны.
— Хорошо. — Ломакин подбородком указал на незнакомца. — Это Дима Земнов, он директор приюта.
— О! — сказал Лузгин. — Я много слышал о вас, Дима.
Земнов был отставник из «органов» и возглавлял общественный фонд «Север без наркотиков», изрядно нашумевший в городе благодаря своим, мягко говоря, нетривиальным способам действий, жесткости к «больным» и жестокости к наркоторговцам. Городская пресса разделилась на два полярных лагеря: одни хвалили фонд за эффективность и бескомпромиссность, другие красочно описывали ужасы жизни в приюте, странные исчезновения и смерти мелких продавцов и прозрачно намекали, что под лозунгом борьбы с наркоторговлей идет банальная война за рынки сбыта, зачистка и захват территории. Лично на Дмитрия Земнова вешали причастность к целой серии заказных убийств, но он был депутатом и героем и суду пока не подлежал.
— За вашим парнем мы следим, — сказал Земнов, пожимая руку Лузгину. — Он вербовщик. Сам не колется и в сбыте не замечен. А вот семейка торгует в открытую. У них квартира на первом этаже, так к окну на кухне по снегу аж тропинку протоптали.
— Да ну! А что милиция?
— Дважды делали рейд, ничего не нашли.
— Как же так?
— А вот так… На той же площадке живет участковый. Еще вопросы есть?
— Ну и сволочи… А что по Махиту?
— Не можем вычислить. — Ломакин приспустил стекло и выбросил окурок. — Еще раз спрашиваю, Вова, ты не ошибся? Это действительно был Махит?
— Это был Махит, — с нажимом ответил Лузгин. — Я не ошибся, Валя.
— Если так — найдем, — сказал Земнов. — Ну что, поехали?
— Поехали… Я же просил! — чуть ли не вскрикнул Лузгин, увидев, как из стада машин на стоянке вслед за джипом выруливает черный фургон с диагональной красной полосой и белыми буквами СБН. — Людям же стыдно!.. Неужели нельзя все это сделать по-тихому?
— По-тихому нельзя, — твердо произнес Земнов. — По-тихому это не работает.
— Ну, хотя бы без сирены!
— Это можно.
На крыльце важенинского подъезда он потыкал пальцем в кнопки и на голос Кати ответил: «Это я… То есть мы…». Катя ахнула в решетке домофона. За Лузгиным в подъезд проследовали Земнов и два приютских санитара с лицами бандитов на похоронах
— Здравствуйте, — официальным голосом произнес Земнов. — Я хочу, чтобы в присутствии родных и свидетелей вы заявили, что поступаете в приют по собственной воле и без принуждения.
— Да, — сказала Анна.
— Снимите шапку. Дайте ей платок.
— Какой платок? — испуганно спросила Катя.
— Любой. Лучше теплый.
— Зачем?
— Так положено. Вы православная? Крещены? — Земнов снова обратился к Анне.
— Да.
— Хорошо. Прошу за мной.
Санитары отступили к стенам, пропуская Земнова и Анну. В коридор вбежала Катя с пуховым платком, следом Тамара с руками на горле, Елизавета с мальчиком… Санитары сомкнулись, Катя стукнулась в них, Земнов обернулся и поверх санитарских плеч выхватил у Кати платок. Дверь захлопнулась, Анна за дверью крикнула: «Мама!», послышались возня и топот, Катя бросилась вперед, Лузгин схватил ее за плечи, развернул, прижал к себе и увидел в зеркале свое лицо — серое, с выпученными глазами. Потом сидели в кухне, пахло валерьянкой, женщины плакали, мальчик Кирилл нюхал рюмку и морщился, Лузгин потел и не знал, как уйти. Тамара взяла его за рукав и вытащила в коридор, где Лузгин увидел свою шапку, валявшуюся на полу как сбитая машиной кошка.
— Володя, я все понимаю. — Жена подняла шапку и сунула ему в руки. — Но почему так дорого?
— Педагогика, — вздохнул Лузгин. — Семья должна платить… Ну, за то, что допустила…
— А ты не мог бы…
— Нет. Кстати, где Костя? Он же знал, что сегодня, он обещал приехать.
— Где, где… — Тамара понизила голос. — Прячется на своей «точке», вот где. Обычная позиция мужчины сидеть в кустах, когда… Как будто сам не знаешь! Ему же предлагали место в аппарате, так нет — уперся, ни в какую.
— Любимая работа, — сказал Лузгин.
— Любимая семья! — прошептала Тамара, размахивая сжатым кулачком. — Да ты же не поймешь…
— Ну почему?
— Да потому…
— Ну ладно, мне пора.
— Спасибо, Володя. — Лузгин вздрогнул; за тридцать с лишним лет он так и не привык к мгновенным переменам ее настроения. — А мы уже не знали, что и делать… Будем надеяться, будем надеяться… — Глаза Тамары снова стали мокрыми, Лузгин буркнул: «Ну, ну», — и погладил жену по спине. О черт, его же внизу ждет Ломакин!
Он пообещал Тамаре, что вечером заглянет или позвонит.
— Извини, — сказал Лузгин, забравшись в машину. — Сам понимаешь, что там сейчас творится. — Он глянул на часы. — Мужики, я могу опоздать, уже полдвенадцатого.
— Успеешь. Поехали, — скомандовал Ломакин водителю, — а ты слушай, Володя. Вот здесь, — он положил на сиденье тонкую папку, — кое-что по твоему старику. Изучи внимательно. И смотри, чтоб старик не увидел, иначе он тебя в два счета вышвырнет.
— Я изучу, конечно, но в чем смысл?