Суббота навсегда
Шрифт:
Это уже была почти ария.
(О, как горько, о, как пылко сердце в грудь мою стучит,
Но слеза того свиданья за разлуку наградит.)
«Но какой мостик, — размышлял понтифик св. Констанции, — связывает мою святую, или небесную Констанцию Вебер, рожденную из света Моцартова дня, и эту убогую чету? Что они — те же дон Бартоло с Марцелиной, только в контексте вонючей Басры? Тысячу раз прав сказавший, что человек это способ превращения горшков с мясом в горшки с нечистотами. Вот наглядная иллюстрация».
— Я
— Сразу видно настоящего толедано, — сказала жена мужу.
Пятница навсегда
У них умеренно пахло жильем, но едва они разулись — «нашего полку прибыло». Бельмонте тоже снимал сперва левый ботфорт, потом правый. Весь провиант сложили перед дверью.
— Мы все оставляем так, это вам не Малага. Тамошним мазурикам здесь бы быстро по локоток отрезали, — сказала женщина с чувством гордости за свою страну, показывая ребром ладони, как бы это сделали.
— На себе никогда не показывай, — сказал муж И он прочитал молитву, внимательно глядя себе на ладони, словно по ним читал. — Велик Аллах, не оставивший своим попечением раба своего и жену его и гостя их, пока шли они трое с поклажею.
— Хомейн, — сказала жена.
Она принесла два таза и налила воды для омовения.
— Тазик для левой ноги, тазик для правой, — пояснил мужчина. — Начинаем с правой. Гостю почет, — имелось в виду, что гость совершает омовение раньше хозяина. Последний, надобно заметить, в опровержение Гераклита, вошел «в ту же воду». За ним и женщина распределила ножки по тазикам: сперва правую опустила и держала, пока не сморгнула, после левую — точно так же.
— Добрый мулла Наср эт-Дин учит держать, пока не моргнешь. А еще, когда ногу окунаешь, пальцы раздвинуть надо — вот так, — в ее широкой стопе сразу выявилось что-то черепашье.
Лицо Бельмонте выражало почтительное внимание.
Руки помыли тоже с прибамбасом. Прежде следовало левой поливать правую из специальной чашки — потом наоборот, для этого на чашке было две ручки, одна под прямым углом к другой.
— Магомедушки еще нет. Он учится в медресе, но не простом бейт-медресе, а с углубленным изучением Корана. Туда попасть — прямо вам скажу: это должна быть не голова, а Дом Советов. С утра до вечера учат то Коран, то Маснад, то Фетву. Кадий будет, — и хитро посмотрела на мужа, тот молчал. Но упоминание об успехах сына было для него слаще ширазского козинаки: глаза затуманились, рот скривился в бараний рог. — Я знаю, — рассмеялась женщина, — он слушает, а про себя думает: муфтием будет.
— Плох тот солдат, что не хочет быть генералом. Или я не прав? — спросил мужчина у Бельмонте.
Тут появился и сам будущий кадий, а то и муфтий. На нем был форменный бурнусик и такой же как у отца уфияк.
— Велик Аллах, не оставивший своим попечением раба своего на пути из дома знаний в дом ласки для пятничного трапезования. (Отзыв: «Хомейн».) Салям алейкум, батюшка. Салям алейкум, матушка.
— Салям тебе, Магомедушка.
Этот Земзем материнского счастья и Аль-Хатым отцовского упования[58] обратился также и к Бельмонте со словами:
— Гость — невод Превечного, им выуживает Он рыбу нашей добродетели — мы это как раз вчера проходили… А вот и оазис омовения, отлично.
В той же воде, что и все, Магомедушка омыл ноги. И упомянутым уже способом полил себе на руки. Помимо того, что ислам единственно верное учение (как попутно было сказано гостю), оно и страшно гигиеничное. Недаром мусульмане не болеют и четвертью тех болезней, от которых страдают неверные.
То, что они втроем с Бельмонте приволокли, было поставлено на стол. Вот оно как, супружеская чета получает жалованье не драхмами, а едой, раз в неделю: сколько можешь унести, столько и бери. Правда, жизнь у них нелегкая, но ведь ищущий легких путей теряет приязнь Аллаха.
— Поистине, Аллах не ведет прямо ленивых, — сказал мальчик.
«Наши сеньоры, небось, драят полы и кастрюли в каком-нибудь монастыре, или как у них здесь это называется», — подумал Бельмонте. Когда он жил у отцов-бенедиктинцев, там при кухне тоже кормилось несколько крестьянских семей, выполнявших черную работу.
Пятничное застолье началось с благословения по отдельности всех кушаний, от кебаба до кефира, особую роль, однако, в нем играли две питы: «глаза трапезы» — отщипывая от них, всякий раз жмурились. Каждый съеденный кусок мяса сопровождался словами: «Велик Аллах, даровавший нам мясом насыщать мясо, потому что без мяса нет веселья». Мужчина сказал «нет радости», но мальчик поправил: «„Веселья“, батюшка. В Коране сказано: „Без мяса нет веселья“».
Когда Магомедушка поправлял «батюшку», тот бывал на седьмом небе. В последнее время он, кажется, туда зачастил: на стезях истины сын далеко опередил своего отца. Например, что делать, когда в напиток упала муха? А вот курага в плове развариста — как с нею поступить? И мальчик — наверное, и впрямь первый ученик, если только там не все были первые, — отвечал: «Муху можно вынуть с некоторым количеством этого напитка, после чего продать лакомому до нее японцу». Или: «Если развариста до того, что совершенно смешалась с рисом, то следует благодарить Аллаха только за рис. Превечный лишил тебя ягодки — славословить Творца в лишениях значит обнаруживать перед ним силу характера, что является ложной добродетелью христиан и иудеев».
Бельмонте, у которого вместе с деньгами пропал аппетит, решил заставить себя что-нибудь съесть. Здесь, в Басре, ему понадобятся силы. Однако неосторожный вопрос, с чего начинать, повлек за собой череду объяснений, сделавших его почти неразрешимым. Оказывается: если правоверный собирается отведать разной пищи, то он должен определить, что основное, а что приправа. Самому это решить очень трудно — как сказал Малек, одни едят хлеб с маслом, другие масло с хлебом.[59] Поэтому всегда лучше спросить муллу, где масло, а где хлеб, и, уже твердо зная, что где, отдавать предпочтение первому.
Но вот задача: перед вами пища равного достоинства. Поди выбери меж двух ножек, меж двух пирожных, меж двух яблок — ножки Буша, пирожные «буше», яблоки «боскоп»? Сперва берется и съедается то, что по виду больше; если все одинаково большое, тогда то, что ближе; когда все одинаково близко, тогда то, чего больше хочется; а если и это определить затруднительно, в таком случае надо спросить у муллы.
Бельмонте вспомнил про тысяченожку: задумавшись о местоположении своей 201-й ноги в момент подъема 613-й, она разучилась ходить.