Судьба семьи Малу
Шрифт:
Снова подали в суд. В конце концов ваш отец проиграл дело. Вы знаете эту историю?
— Я не знал ее в подробностях.
Ален постеснялся сказать, что почти ничего не знал как о делах своего отца, так и о нем самом. Солидный спокойный человек, который сидел напротив него и неторопливо курил трубку, знал гораздо больше об Эжене Малу, чем его собственный сын.
— Так вы теперь остались совсем один?
— Вам это сказали?
— Люди многое говорят. А теперь среди тех, кто яростнее всех на него нападал, есть и такие, которые жалеют… Мне сказали, что ваша мама в Париже?
— Да, у моей тети Жанны. А я с пятницы уже работаю.
— Если бы не так далеко, я предложил бы вам жить здесь, места у нас хватит. Но даже на велосипеде зимой это нелегкая дорога.
— Я служу в типографии Жамине и живу в пансионе «У трех голубей».
Фукре и его жена переглянулись. Ален недоумевал, в чем дело. Оба, казалось, жалели его, и он не понимал почему, ведь сам он никогда в жизни не был так счастлив.
— Господа Жамине очень милые, в особенности младший, мсье Альбер. Их секретарша, мадмуазель Жермена, тоже.
Ему хотелось назвать много имен. Он произносил их, как ребенок, который только что поступил в школу называет имена своих учителей.
— Госпожа Пуаньяр, хозяйка «Трех голубей», тоже очень мила со мной и так обо мне заботится…
— Мелани… — уточнила г-жа Фукре из своей комнаты, где она переодевалась, оставив дверь приотворенной.
— Все называют ее так. Она сказала, чтобы и я так ее называл, но мне неудобно…
— Она славная женщина. Если бы ее муж пил немного меньше… Впрочем, ему приходится из коммерческих соображений.
И Ален был счастлив поговорить о старом Пуаньяре, который с утра уже бывал навеселе. Постепенно он становился все более дряблым, глаза его немного больше выступали из орбит, но в остальном он выглядел нормально, разве только начинал слегка заикаться.
— Вы попробуете нашего пирога? Сейчас приготовлю — Не стоит хлопотать из-за меня, госпожа Фукре. Да разве это хлопоты? Вы видели, какая здесь удобная кухня. Это самое лучшее, что есть в…
Она замолчала, а Фукре поторопился перевести разговор на другую тему. Г-жа Фукре чуть не сказала, забыв, что говорит с сыном Малу: «Это лучшее, что есть в доме…»
Ален понял. Теперь ему стало ясно, почему он почувствовал какое-то неудобство, как только вошел сюда. Что и говорить, дом был хорошенький, нарядный. Но все-таки он понял, что здесь чего-то не хватало. Например, кресло, в котором он сидел, соломенное кресло с красными подушками, не имело определенного места, как в домах, которые он видел по обочинам дороги. Его можно было поставить в любой угол.
Старая мебель Фукре тоже, казалось, была не на месте в этой обстановке. Да и сам Фукре в своей белой рубашке без воротничка, со своими подтяжками и шлепанцами.
Ален вспомнил о садиках за живой изгородью, о грядках с капустой, о крольчатниках, курах и кучах навоза. Он вспомнил, что в летние вечера видел, как мужчины вскапывают огороды или что-нибудь мастерят, как женщины поливают грядки или сажают новую рассаду.
Можно ли было строить такие хижины вблизи домов Малувиля? Можно ли было показываться на улице без пиджака?
Возле площади вместо темных лавок, какие бывают в пригородах, вместо старушек — продавщиц овощей, мелочных лавчонок, пахнувших корицей и керосином, с банками слипшихся леденцов в витрине, здесь был просторный и светлый кооператив, где товары лежали на полках из некрашеного дерева.
— Когда я думаю о том, сколько палок ему вставляли в колеса…
— Вы считаете, что люди, живущие здесь, довольны? Немного поколеблясь и стесняясь, Фукре ответил:
— Они привыкают. Они привыкнут. Видите ли, ваш отец смотрел вперед. Например, когда ему говорили, что участки находятся за пять километров от города, он взял карандаш и бумагу и привел цифры — число автомобилей, которые покупают каждый год. Он доказал, что очень скоро будет гораздо меньше семей без машины» чем с машинами. А когда ты купил машину, то хочешь, ею пользоваться, не так ли? Когда ему говорили, что люди, в особенности мелкие рантье — а сюда приехали жить именно мелкие рантье, — хотят иметь садик, сажать овощи, разводить домашних животных, он возражал, уверяя, что яйца от своих кур оказываются дороже, чем купленные в магазине, что с кроликами много хлопот и никакой выгоды, что через несколько лет никто не захочет возиться с выращиванием овощей. Я как сейчас слышу его слова: «А кино! Вы забываете про кино!»
Он снова приводил цифры, указывая число кинозалов, число людей, которые ходят туда каждый вечер. Он хотел выстроить кино в Малувиле. Он уже завел здесь игру в шары, в кегли, устроил два теннисных корта. «Здесь будет бассейн, — заявлял он, — и люди предпочтут купаться в нем летними вечерами вместо того, чтобы собирать траву для кроликов». Он глядел вперед, понимаете?
Но был ли при этом искренен Франсуа Фукре? Не предпочел ли бы он сам один из тех домов у большой дороги, недалеко от поезда и от города, с крошечным садиком и дощатыми крольчатниками!
— Вначале все были с ним, почти все без исключения. Вы еще слишком молоды, чтобы понять. Вашему отцу было что сказать, больше, чем мэру, чем депутату, которые гордились тем, что их видели в его обществе. Я помню большие банкеты, в особенности тот, когда из Парижа приехал министр, чтобы вручить вашему отцу орден. Он сидел за столом вместе с официальными лицами, но я был там, потому что ваш отец всегда настаивал, чтобы его служащие принимали участие во всех празднествах. Тогда утверждали, что Малувиль будет образцовым поселком, вдохновит тех, кто начнет строить новые.
Г-жа Фукре постелила на стол красную клетчатую скатерть, достала из буфета посуду.
— Трудности начались только спустя два-три года, когда выяснилось, что все обойдется дороже, чем предполагалось. Первые нападки вызвала история с канализацией Объяснять все это было бы слишком долго. Потом обнаружились люди, главным образом муниципальные советники, которые получили участки даром, а затем перепродавали их по баснословным ценам. Бигуа, не знаю почему, тоже примкнул к ним, хотя одно время называл себя лучшим другом вашего отца и тот заказывал ему весь печатный материал, прежде чем обратиться к Жамине. Сволочи хватает, господин Ален! Я думаю, моей жене хочется, чтобы мы сели за стол… А вам не слишком тяжело работать в типографии?