Судьба ведет
Шрифт:
Сердце Альгиса замерло, он даже глаза закрыл, как закружилась у него голова.
– Это ты о ком?
– А ты уж и не помнишь?
– спросила Дуся, заглядывая ему в глаза, и вдруг споткнулась на полуслове, увидев в них черную тоску.
– Сыночка, Альгис, что тогда случилось? Расскажи, не держи в себе, - и она подлила ему в стопку вина.
Он молча выпил, одним махом, как водку. Зажал руками голову и, не глядя на Дусю, начал свое повествование с самого начала: с похорон матери, рассказал о первом прощальном письме Марго (тут Дуся его перебила вопросом: "Так чего же ты мне его не отдал?" - "Не было тебя тогда дома, а я ждать не мог - спешил"), рассказал о других письмах, о письме Светки, о своей клятве - не возвращаться
– И ты поверил? Этой лицемерке, змее подколодной поверил? Какой же ты наивный дурак!
– и она легонько шлепнула его по лбу.
– Дурак, Дуся, дурак! Я ведь только недавно, совсем на днях, понял, как меня провели...
Он собрался налить себе еще вина, но графинчик оказался пустой. Дуся спохватилась:
– Я сейчас. Еще налью.
Через минуту она уже торопилась с полным графином, вытирая его полотенцем, быстренько налила ему полную стопку и себе глоточек, выпила.
– А теперь меня послушай, - заговорила она, поглаживая Альгиса по голове, как малого ребенка.
– Да. Тебя провели. И письма перехватывали, и мерзость эту сочинили, а еще Маргаритину мать в могилу свели и ее саму из города выжили.
– Знаю.
– Откуда?
– Старушка одна рассказала, которая мне тебя помогла найти.
– Что за старушка? Да, ладно. Я к чему говорю. Не знаю, как Светке живется на святой-то земле с ее черной душонкой, думаю, бог и ее накажет. А отчима он уже наказал и за мать твою, и за тебя, и за Маргариту, и за мать ее, и за всех, кого он в жизни обижал. Я тебе скажу, как он умирал. Плохо умирал. В больнице, без родных и близких (Светка к тому времени уже укатила), в страшных муках. Сначала ему морфий кололи, но потом и он не помогал. Целый год он так мучался, на его месте другой бы давно не выдержал, а он все жил. Пролежни у него по всему телу были да такие, что страшно было смотреть: живое мясо, постепенно гниющее. Чего у него было, не знаю, но только гнил он заживо, а не умирал. К нему уж и священника приводили, а он зенками засверкал и зашипел, говорить уже не мог, а все в сознании был. Это мне санитарка знакомая рассказывала. Постоянно за ним ухаживать никто не соглашался - не выдерживали, дежурили по очереди. Однажды, когда Анна дежурила, знакомая моя, я к нему прошла, своими глазами все увидела. Он на меня вытаращился, вижу, что узнал. Я ему и говорю: "Это тебе наказанье за Антонину, за Альгиса, за Веру, мать Маргариты!" А он сначала зашипел, захрипел, а потом слеза из глаза выкатилась. А я говорю: "Покайся, попроси у них прощения, иначе после этого ада в тот попадешь непременно". И ушла. Он что-то мычал мне в след, но я не обернулась. Вскоре он умер. Хоронить его было некому, любовницам он не нужен был, им только деньги его были нужны, которые он наворовал, потому похороны организовало новое начальство заводское. Хоронили его в закрытом гробу, на похороны, кроме любопытных, никто не пришел. Так что, наказал его бог и за тебя, и за мать твою, и за всех остальных. Давай помянем всех хороших людей, а его поминать не будем: он не раскаялся, он в аду.
Они выпили и сидели молча, будто соблюдая минуту молчания по умершим и погибшим.
– Дуся, - нарушил молчание Альгис, - а ты ничего о Марго не знаешь?
– Знаю только, что живет она в Горьком, фамилия у нее по бывшему мужу Никольская. Последний раз я ее видела два года назад, когда у нее внук родился. Дочка-то ее здесь живет, замужем, вот она сюда и приезжала. Сначала, как мать ее умерла, она мне писала, потом все реже и реже, а уж когда квартиру получила, и вовсе перестала. Где дочка ее тут живет, тоже не знаю, не была, Маргарита ко мне сама приходила. Ну что тебе сказать? Все такая же рыжая, все такая же красивая! Два года назад выглядела, как тридцатилетняя, не больше, с дочкой их за сестер принимают. А вот с мужиками ей не повезло: один сбежал, - и она многозначительно посмотрела на Альгиса, - а другого сама выгнала. Может,
Но Альгис нисколько не обиделся на нее за ее откровенные "подколы", он обнял свою "старую подругу" и сказал:
– Дуся, ты меня к жизни вернула, ты такой бальзам мне на душу пролила!.. Дай, я тебя расцелую...
Но прежде, чем Альгис ее поцеловал, Дуся сказала:
– Я ей Светкины слова не передавала, не хотела женщину лишать надежды, что ты когда-нибудь вернешься. Как чуяла!..
Спал Альгис на стареньком Дусином диванчике. Впервые за последнее время спал крепко и спокойно. А, засыпая, решил, что завтра же отправится в обратный путь на север, теперь уже в Нижний Новгород.
Наутро, когда Альгис проснулся, Дуся уже успела сходить убраться в своем магазинчике и приготовила ему завтрак.
– Ну, сынок, выспался?
– спросила она его, присаживаясь на край дивана.
– Ночью смотрю, короток тебе диванчик, ноги свесились, я тебе табуреточку подставила с подушкой.
– Она секунду помолчала.
– Я тут, пока ты спал, подумала. Маргаритин-то зять местный, я у них на свадьбе была. Он, вроде тебя, сирота, в интернате учился, потом техникум закончил. У него руки золотые, любую машину мог разобрать и назад собрать. Так после техникума работал в автомастерской, теперь там целый центр, это на Западном. Он там не хозяин, но самый главный по ремонтной части. Вот я и подумала, съездил бы ты туда, в центр этот, разузнал у него Маргаритин адресок, а то Горький - город большой, где ты там ее сыщешь. Ты, небось, и отчество ее не знаешь?
– Не знаю.
– Вот я и говорю. Правда фамилию зятя я тоже не знаю, но зовут его Дима, его там каждый знает. Он Катюшку лет на десять старше, а ей...
– она задумалась, что-то подсчитывая в уме, - ей то ли двадцать один, то ли двадцать два. Вот и прикинь. Уж, наверно, легче здесь Диму найти, лет за тридцать, чем Маргариту в том огромном городе. Как ты думаешь?
– Очень дельная мысль, Дуся. Я так и сделаю.
– А хочешь, я с тобой поеду, я его узнаю.
– Не нужно, справлюсь, а если что, привезу к тебе на опознание.
– Ну, ты прямо, как заправский милиционер говоришь. Ты не в органах? Нет?
– Нет, Дусь. Я по своей специальности работаю. У меня в Питере фирма своя, небольшая, но популярностью пользуется, не бедствую.
– А что же твоя фирма делает? Продает чего?
– Нет. Только свои знания и таланты. У меня еще двое толковых ребят есть, мы устанавливаем высокотехнологическое компьютерное оборудование, в основном, производственное. Тебе это о чем-то говорит?
– Да про компьютеры нынче все вокруг знают, у нас в магазине они тоже есть, видела.
– Ну вот, значит, имеешь представление о моей работе.
– Господи!
– вдруг всплеснула руками Дуся, - заболталась с тобой, а запеканка-то совсем остыла! Давай умывайся да за стол садись, я несу.
Но Альгис поймал ее за руку и снова усадил к себе на диван.
– Еще минута ничего не изменит, а мне поговорить с тобой надо.
– Так может, за столом?
– Нет. Всего два слова. Не тяжело тебе в магазине работать?
– Да ты что, я привычная. Мне без работы труднее. Да и на людях. Я ведь не люблю, как некоторые, на скамейке сидеть, сплетничать, а о том, о сем поговорить с людьми охота. Нет. Мне не в тягость. А что?
– Ты говорила, что пенсия у тебя маленькая, потому и подрабатываешь.
– И это тоже. Нынче деньги никакие не лишние. А чего ты хотел-то?
– Да хотел пенсию тебе прибавить.
– Денег что ли дать?
– И дать, и присылать потом.
Дуся помолчала, опустив взгляд на руки, которые лежали у нее на коленях. Альгис ее не торопил. Наконец, она достала носовой платок из кармана халата, вытерла намокшие глаза и нос, посмотрела с улыбкой на Альгиса и сказала треснувшим голосом: