Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Автор

Я уже не раз упоминал о моей канадской жизни. А потому, пожалуй, ограничусь лишь некоторыми эпизодами из десятилетней жизни в Канаде.

Еще перед приездом в эту страну в западной печати, осо­бенно в американской и канадской, появилось множество статей, объясняющих мое назначение или пытающихся по­нять, почему я оказался за рубежом. Все рассуждения и до­гадки крутились вокруг моей статьи «Против антиисто­ризма». Американский журналист из «Нью-Йорк тайме» Хендрик Смит писал, что «перемещение Яковлева отражает длительный закулисный идеологический спор по важному, хотя и тщательно скрываемому, вопросу о русском национа­лизме... Хотя официальное руководство КПСС и симпатизи­рует националистам, — продолжал Смит, — но подспудно чувствует, что они представляют опасность для строя, для системы,

для коммунистической идеологии, что их точка зре­ния вовсе не совпадает с ортодоксальным интернационализ­мом, с идеями мировой революции и многонационального устройства Советского Союза». Роберт Кайзер из «Вашинг­тон пост» в пространной статье писал о том, что Яковлев «ли­шился своего поста, так как был слишком либеральным». Он также отметил, «что в стране, где проживают люди десятков национальностей, где русский национализм всегда был боль­ным местом, это открывало бы тревожную перспективу».

Смит и Кайзер многое угадали и предугадали. Действи­тельно, как показали события последних двух десятков лет, высокомерное великодержавное чванство оказалось смер­тельным ядом для советской государственности и самой сис­темы.

Наиболее активной пресса обо мне была в самой Канаде. Практически все газеты, включая и провинциальные, от­кликнулись на мое назначение. Перед самым приездом «От­тава ситизен» опубликовала статью под заголовком «Либерал прибудет сюда в качестве следующего советского посла». И что Яковлев «снят потому, что слишком мягок по отноше­нию к идеологическим противникам». Несколько статей на­печатала «Торонто стар». Она назвала мое увольнение из ЦК «интригующим признаком идеологических разногласий в партии», что он, Яковлев, «занял слишком либеральную по­зицию с точки зрения своих начальников. И за этот грех ему приказали отправиться в канадские джунгли — в Оттаву».

Я знаю, что многие оценки шли с подачи московской ин­теллигенции, ибо кулуарных разговоров на эту тему и в Москве я слышал предостаточно. Но были, конечно, в этих статьях и выдумки. Например, утверждалось, что моя статья в «Литературке» несколько месяцев обсуждалась в Политбю­ро и вызвала там острые споры. Я уже писал, что официаль­но статья обсуждалась дважды — на Секретариате ЦК и на Политбюро, но состоялись они уже после появления статьи в газете. В Канаде я оказался на какое-то время в центре вни­мания и сразу же по приезде на меня обрушился поток просьб об интервью, о встречах с журналистами. Мне при­шлось отказываться с учетом специфики причин моего на­значения. Меня предупредили, что работники спецслужб в посольстве получили указание сообщать обо всех моих ша­гах и действиях, особенно о контактах с прессой.

Мы с женой, Ниной Ивановной, очень волновались перед отъездом в Канаду. Как-то нас встретят, как это все будет? Впереди густой туман со всех точек зрения — и страна, и правительство, и посольство, и дом, в котором придется жить. На аэродроме нас встретили работники советского по­сольства и все послы «социалистического содружества» вместе с супругами. Поздравили с назначением, выразили желание сотрудничать, предлагали помощь. Но я мало что воспринимал. Смотрел на всех растерянными глазами. Ни­кто меня дипломатическому ремеслу не учил. Я все делал на ощупь, на свой страх и риск. Может быть, это и хорошо. Мо­жет быть, именно это и создало мне репутацию своеобраз­ного свойства. Как писала одна газета, «не дипломат, но необычный посол». Что это означало конкретно, я не знаю.

На другой же день после приезда я собрал аппарат по­сольства, чтобы представиться. Как меня встретили? Трудно сказать определенно. Для них я тоже был «котом в мешке». Опальный работник ЦК. Что от него ждать? Что будет с по­сольством? Как вести себя? Но все прошло нормально. При­выкать было просто некогда. С первого же дня пошли теле­граммы из Москвы, разные запросы, требующие ответов.

Начали готовиться к официальной встрече с генерал-гу- бернатором Канады, чтобы вручить верительные грамоты. Но еще до этой официальной церемонии министр северных территорий Жан Кретьен, в последующем — премьер-ми- нистр, пригласил меня в свое министерство и сказал следую­щее: «Канадское правительство приняло решение сделать подарок советскому правительству. Мы знаем, что в Москве возникла идея о заселении северных территорий, в частнос­ти Таймыра, овцебыками. Мы дарим вам сбалансированное стадо из четырнадцати овцебыков и готовы доставить их на аэродром в Виннипеге». Предупредили,

что транспортиро­вать их надо только самолетами. Животные не переносят морской качки, могут потерять все свои свойства или даже погибнуть. Удивительные создания. Шерсть настолько теп­лая, что все, кто живет на Севере, спасаются от холода имен­но в свитерах из шерсти овцебыков.

Но вот здесь и началась «бычья эпопея». Я посылал в Москву телеграмму за телеграммой, но, видимо, в центре все это уперлось опять же в корыстные интересы. Как я потом узнал, были отпущены деньги на закупку овцебыков из Аля­ски. А закупки, как я уже отмечал раньше, были, как прави­ло, связаны с коррупцией. Бесплатно же никому не имело смысла брать этих достаточно дорогих животных, личной выгоды не просматривалось.

Канадцы не один раз спрашивали: «Когда же возьмете по­дарок?» К стыду нашему, все это затянулось до самого моего приезда в Москву в отпуск. Дипломатическое ведомство не желало заниматься какими-то овцебыками. Решил позвонить члену Политбюро, министру сельского хозяйства Полянско­му. Он отреагировал по-деловому. На другой же день разыс­кал меня по телефону, сообщил, что договорился о посылке транспортного самолета в Виннипег и попросил помочь полу­чить разрешение на посадку нашего самолета в этом городе. Я позвонил в канадское посольство. Вопрос был решен сразу же. Овцебыки полетели на Таймыр. Мне рассказывали, что они там прижились. Дали потомство, хорошо развиваются, чему я очень рад. Каждый год собираюсь слетать на Таймыр, посмотреть, что получилось из этого заповедника овцебыков, но никак не соберусь. Все дела да случаи.

И потекла жизнь в Канаде по рутинной колее — встречи, визиты, телеграммы и т. д. В феврале 1974 года я получил указание из Москвы встретить Леонида Брежнева в аэро­порту Гандер (Ньюфаундленд). Он летел на Кубу. Конечно, я волновался. Мне ведь так никто внятно и не сказал, за что же я был изгнан из страны.

Сам прилет начался с неприятного эпизода. Я был свиде­телем острой ссоры между руководителями «Аэрофлота» и крупным чиновником из КГБ. Аэрофлотовец обвинял пред­ставителей КГБ в том, что они заставили посадить самолет на нерасчищенную полосу (был тяжелый снегопад с пургой). Могла случиться катастрофа. Они долго ругались, так и не выяснив, по чьей вине это произошло, кто конкретно дал указание о посадке. Ко мне подошел министр иностранных дел Канады Джемисон и сказал, что катастрофа казалась не­избежной, что наземные канадские службы были в панике. Я до сих пор не знаю, было это обычным разгильдяйством или преднамеренной акцией.

Мне было любопытно, как Брежнев встретит меня. Прямо у трапа он обнял, расцеловал, потом взял под руку и спросил:

— Ну что будем делать?

— Вот еврейская делегация встречает вас, хотят погово­рить.

— Ни в коем случае, — вмешался представитель КГБ.

— А как посол считает? — спросил Леонид Ильич.

— Считаю, что надо подойти к ним.

— Тогда пошли! — И Брежнев энергично зашагал к груп­пе демонстрантов. Состоялась достаточно миролюбивая бе­седа. Брежнев был очень доволен. «Надо уметь разговари­вать с людьми», — ворчал он, ни к кому не обращаясь. Пору­чил мне взять у демонстрантов письменные просьбы и направить их в ЦК на его имя.

Когда через два часа двадцать минут я провожал Брежне­ва к самолету, он вдруг спросил меня:

— А что с тобой случилось?

— Ума не приложу, Леонид Ильич.

— А...а... а... Товарищи! — сказал Брежнев и как бы с до­садой махнул рукой. Брежнев играл и лицемерил. Я прорабо­тал в Канаде десять лет, день в день. Говорят, что однажды он вспомнил обо мне, ему понравилась моя телеграмма с под­робным рассказом об организации и принципах ведения в Канаде сельского хозяйства. Эту телеграмму ему прочитали в его резиденции Завидово дважды.

Кстати, по сельскому хозяйству за все 10 лет я получил всего один запрос из Центра, хотя чиновничьи делегации по этой проблеме приезжали почти каждый месяц. Что-то изу­чали, но в основном бегали по магазинам. Так вот поручение посольству было следующего содержания — выяснить науч­но обоснованные нормы кормления сельхозживотных. Я по­шел к министру сельского хозяйства Велану. Он долго не мог понять, о чем идет речь, спросил меня, а что такое «научно обоснованные нормы»? Потом позвонил на какую-то селек­ционную станцию и долго разговаривал с ее руководителем. Мнение специалистов: «Мы не научно кормим, а досыта. А вот о составе кормов мы можем дать подробнейшую ин­формацию».