Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Народ в Канаде добрый, отзывчивый. К нам относились хорошо, с большим интересом. Мы с Ниной тоже стреми­лись понять особенности иного образа жизни.

Национальный день Канады. Теплый летний день. На пло­щади перед парламентом торжественный митинг. Присутст­вуют высшее начальство, делегации из провинций. Пригла­шен дипломатический корпус. Все в смокингах. Премьер-ми- нистр держит речь. Вдруг на каменный парапет поднимается миловидная девушка и сбрасывает с себя одежду, остается в чем мать родила. После минутного замешательства раздались аплодисменты. Премьер-министр прервал свою речь и тоже зааплодировал.

Полиция в растерянности. Побежали в помещение охра­ны, видимо выяснять, что можно делать

в этом случае по за­кону. А девушка стояла, улыбалась и демонстрировала свою прелестную фигуру. Наконец, один из полицейских вернул­ся с плащом, накинул его на девушку, взял ее на руки и по­нес в здание. Другой полицейский подобрал ее одежду. Лю­ди громко смеялись. Пьер Трюдо отказался продолжать свою речь. А девушка получила работу, ее фотографии обошли все газеты и журналы, а само событие показывали несколько раз по телевидению. Она получила сотни предложений о заму­жестве. Потом все говорили, что праздник удался.

Нельзя сказать, что канадцы любят, как мы, русские, ши­рокие застолья, бурные компании, нет. Хотя в Канаде очень много схожего с нами. Она многонациональна. Около милли­она украинцев, приехавших сюда в разные годы. Еще боль­ше немцев. У французов своя провинция — Квебек. Поэтому когда я говорю о некоторой сдержанности канадцев, то имею в виду, конечно, англосаксов. Когда вы попадаете в славянскую часть, а это в основном фермеры в Манитобе или Саскачеване, то там ситуация иная. Ко мне иногда обра­щались с жалобами и просьбами канадские граждане — украинцы, депутаты местных парламентов и принадлежав­шие к так называемой националистической организации. По правилам того времени я не должен был с ними встречаться, они считались нашими политическими противниками. Я го­ворил им:

— Постойте, что же вы ко мне обращаетесь, у вас есть свое правительство, да вы и сами законодатели?

— А к кому же нам обращаться, вы же посол России. Они называли, как это было принято на Западе, Советский Союз Россией.

Когда я поближе познакомился с этими «националиста­ми», то оказалось, что их так называемая «антисоветская де­ятельность» чаще всего выдумывалась нашими спецслужба­ми. Конгресс украинских канадцев многое делал для сохра­нения украинской культуры на канадской земле. Фестивали культуры были очень интересными. Никакого там национа­лизма и рядом не лежало. Просто люди, тоскуя по Родине, отводили душу, водили хороводы, песни пели, читали стихи Шевченко, ставили спектакли на украинском языке. Прихо­дило очень много зрителей, которые сидели, смотрели и слу­шали, плакали, а не лозунги горланили.

Мне все время хотелось убедить украинских руководите­лей пригласить в Украину молодежную делегацию из «на­ционалистов». Ни в какую. Помог международный отдел ЦК. Делегация уехала, а я волновался, не очень ясно представляя себе, чем это все закончится. Наконец получаю телеграмму, в которой говорилось, что делегация была плохо подготовле­на. И ни одного факта. Меня это заело. Потребовал разъяс­нений фактического характера. Киев долго молчал, месяца три. В ответе было сказано, что у одного канадца обнаружи­ли Библию. Вот и все. Стыдно и горько.

Вскоре получил телеграмму из ЦК Украины с приглаше­нием на отдых во время очередного отпуска. Поехал. Там со­стоялась продолжительная беседа с первым секретарем ЦК Украины Щербицким. Мне показалось, что он начал значи­тельно лучше понимать ситуацию с канадскими украинцами, понимать, что агрессивная идеологизация в работе с эмигра­цией является ошибкой. В общем, мы нашли общий язык, и с тех пор немножко стало полегче — ни диких указаний, ни невежественных упреков.

Когда сегодня задаю себе вопрос, как же получилось, что украинский и русский народы стали жить отдельно, тут же вспоминается вот то самое отношение к миллионам зарубеж­ных украинцев, которое

культивировалось в моей стране. Вся система партийно-кагэбистского устройства была на­правлена на то, чтобы не объединять людей, не делать их друзьями, людьми, которые заботятся о своей родне в Укра­ине, а плодить врагов, отталкивая их правдами и неправдами от общей Родины.

Меня в Канаде больше всего раздражал шпионский синд­ром. Сразу же после Второй мировой войны убежал из по­сольства военный шифровальщик Гузенко. Приговоренный у нас к расстрелу, он до самой своей смерти скрывался где-то под крышей канадской контрразведки. Судя по всему, он нанес большой ущерб государству, передав американцам и канадцам более 200 шифротелеграмм из Москвы по воен­ной линии. С тех пор в Канаде сложилась практика высылать за шпионаж из посольства или из других советских органи­заций хотя бы одного человека в год. А то и больше. Каждый раз все это сопровождалось упреками Москвы в адрес по­сольства в том, что оно чего-то не доработало, что «не имеет необходимого влияния» и т. д. Иными словами, КГБ, как всегда, виновников собственных провалов искал на стороне.

Всегда ли выгоняли по делу? Не могу этого подтвердить. Были случаи, когда высылали безосновательно, просто так — для обострения обстановки. После каждой высылки недели три-четыре пресса танцевала вокруг советского шпи­онажа. Все это подхватывали и американские средства массовой информации. Однажды появилась даже телевизи­онная передача на тему: «В советском посольстве — все ра­ботники спецслужб, кроме посла». Стандартный ритуал «хо­лодной войны».

Особенно неприятным событием была высылка в 1979 го­ду сразу тринадцати человек. Москва полезла на стенку. Я попросил Трюдо о встрече. Было воскресенье. Принял он меня дома. Готовился к какому-то приему, переодевался. Трюдо, отвечая на мои взволнованные восклицания, уныло произнес:

— Господин посол, возможно, меня обманывают, а воз­можно, и вас. Посмотрите нашу видеопленку на этот счет.

Это было беспрецедентное предложение. Потом мне рас­сказывали, что в Москве оно вызвало переполох.

Далее Трюдо, улыбаясь, добавил:

— Назовите мне имена, кого, по Вашему мнению, мы на­прасно высылаем, я немедленно верну их обратно.

— Могу перечислить тринадцать имен.

Трюдо засмеялся. Я тоже.

Центр (читай, КГБ) запретил мне просматривать пленку. Не хотели, чтобы посол узнал действительные причины и подробности провала и сообщил об этом в Москву. Я напра­вил предложения, как реконструировать аппарат посольства, чтобы впредь не ставить развивающиеся советско-канадские отношения под нелепые удары. Резидент КГБ сказал мне, что я зря послал эту телеграмму. Он, видимо, получил какие-то вопросы на этот счет. А через неделю мне принесли сверх­секретную телеграмму от имени Андропова с обвинением, что я, цитирую, «недооцениваю задачи советской разведки на Североамериканском континенте».

Возможно, Андропов и Крючков были раздражены тем, что я послал пространную телеграмму, да еще по верху о том, что мне рассказал по поручению премьера Айван Хэд, помощник Трюдо. А подробности были достаточно пикант­ные, ставящие Крючкова и его службу в глупое положение. Хэд рассказал о том, что столик, за которым шел разговор между нашим и канадским контрразведчиками, прослуши­вался, что канадец, которого наши вербовали, действовал по поручению канадских спецслужб, что одна симпатичная женщина из нашего посольства пыталась «сблизиться» с ка­надским министром. Он сообщил также о системе сигналов советских разведчиков и многое другое. Потом я узнал, что резидентура в посольстве была против этой злополучной операции, но Крючков настоял на ней, однако никакого на­казания за провал и сломанную по дурости судьбу многих людей не понес.