Свадебное путешествие

Крыжановская Елена Владимировна

Гиацинт принял оскорблённый вид:

— Ах, только поэтому! Муж для вас, мадам, не более чем камеристка! До Рима недалеко, еду подавать прошение о разводе!

— Папа Римский не согласится, — засмеялась молодая графиня.

— Ах, та-ак, — угрожающе протянул Гиацинт, медленно вставая с кресла. — Обойдёмся без развода. Ты, как, с утра молилась, Дездемона?…

Виола увернулась и, шутя опрокинула его на кровать. Забрала платье и спряталась за ширмой, одеваться.

— Ладно-ладно, — проворчал Гиацинт. — Только выйди, я тебе устрою!

Это

была их игра. Надо ведь мужу и жене спорить и ругаться, для поддержания традиций. Гиацинт и Виола считали, что обязательно! Главное, чтоб не по-настоящему. Тогда всё будет хорошо. В этих сражениях, которые нередко переходили в рукопашные схватки, Гиацинт всегда проигрывал. Граф доблестно сопротивлялся, но всегда оказывался побеждённым.

Виола знала, почему. И он тоже знал. Шутки, смех — это прекрасно, когда это серьёзно. Ирония прочным волшебным щитом ограждала их любовь от чужих взглядов. Да и друг другу они редко говорили самые знаменитые три слова на свете: "Я тебя люблю". Хотя на этой фразе построен весь мир.

Виола хорошо помнила те два случая, когда Гиацинт в открытую говорил, что любит её (не считая обычного обращения "любовь моя", но так чаще говорила сама Виола). Оба раза признание предназначалось маркизе Матиоле, когда Гиацинт просил руки её дочери.

Это была лишь короткая фраза, без поклона и без улыбки: "Я люблю вашу дочь, мадам".

И всё. Что ещё можно говорить, когда и так ясно. А им с Гиацинтом всё ясно давно. Если говорить и любви серьёзно, надо говорить молча. Они так и делали. Или смеялись. Вот и сейчас…

Виола вышла из-за шёлковой складной ширмы. Прошлась по комнате и повернулась, как на показе мод.

— Ну, что? В этом пустят?

— Думаю, да…

"Аметистовым" называлось длинное строгое платье бледно-фиалкового оттенка. Выше колен, где юбка расходилась книзу широкими складками, переливались розово-лиловым блеском шесть серебряных застёжек, усыпанных аметистами: две спереди, две сзади и две по бокам. Они якобы "украшали" платье, присобирая мягкие поперечные складки, на самом деле, в нужный момент они пристёгивались к поясу, и юбка становилась на добрых семьдесят сантиметров короче — хоть бегай, хоть прыгай, хоть на дерево лезь. Виолу это вполне устраивало. Сейчас платье оставляло открытыми лишь носки её туфелек и выглядело очень благопристойно, избавляя хозяйку от жарких чулок.

— Отлично, — коротко оценил Гиацинт. — Нас, наверное, уже ждут.

12.

*****

К собору шли пешком, через знаменитый Старый Мост — Понте Веккио. Собственно, это целая улица, длиной около 120 метров, с домами, в просветах между которыми сверкал под утренним солнцем Арно`.

— Этот мост, правда, самый старый? — интересовался Розанчик. Герцог Джорджоне кивнул:

— Да. Наш первый каменный

мост. До того строили деревянные, они вечно разрушались во время наводнений. Потом построили этот, до сих пор стоит.

— Здорово! Не то, что у нас, я имею в виду в Париже. У нас самый древний мост, наш первый каменный, называется Понт-Нёф,[1] то есть "Новый". Смешно, верно?

— Забавно, — согласился герцог.

— А кто здесь живёт? — не унимался любопытный паж. — В этих домах?

— Это магазины, мой мальчик. Здесь живут знаменитые флорентийские ювелиры.

— Да, это всё магазины драгоценностей, — вмешался Джордано. — Золото, камни…

Глаза у Розанчика загорелись:

— Ух ты! Золото… А давно эти ювелиры здесь живут?

— Давно. Когда-то там были лавки мясников, потом, ещё до Медичи, с XIV века здесь селились золотых дел мастера. Представить не можешь, сколько бесценных украшений создано в их мастерских и разошлись отсюда по белу свету.

Розанчик очарованно смотрел на закрытые сейчас витрины.

— И что…?

— …Никто не грабит эти кладовые сокровищ? — перехватил его мысль Гиацинт. Паж только кивнул, подтверждая вопрос. Джордано засмеялся:

— Почему, грабят. Пытались неоднократно.

— И что?!

— Иногда получалось. Не хочешь ли ты попробовать совершить ограбление века?

Розанчик так явно смутился и покраснел, что все присутствующие засмеялись, а Далия заявила, что Розанчик сам "золотко".

— Слышала бы ваши добрые слова, синьора, моя мама! — пробормотал Розанчик, краснея ещё больше.

— Насчёт ювелиров, — сказала Фиалка. — Это ведь памятник самому известному флорентийскому ювелиру Бенвенутто Челлини?

Они как раз проходили мимо красивого постамента с бронзовым бюстом.

— Вы совершенно правы, — подтвердил герцог. — Синьор Бенвенутто работал и во Франции, при дворе короля Франциска I. Он не только прославленный ювелир, но и скульптор.

— Герцог, а кто построил Понте Веккио, — спросила Матиола.

— Гм… в 1348 году, кажется, его построил Нери Первоцвет.[2] А уже при Медичи, когда они перебрались в Палаццо Питти в XVI столетии,[3] сверху над ювелирными мастерскими построили Коридор Вазари — тайную галерею, соединяющую Питти и Палаццо Веккио.

— Дворец Синьории?

— Да, Синьорию и Галерею Уффици тоже. Думаю, мы на обратном пути пойдём через этот коридор, — герцог посмотрел на часы. — Мы уже опаздываем! Без четверти семь.

Все прибавили шаг. Вскоре гости герцога Тосканского могли насладиться шедеврами искусства и вообще рассмотреть Собор изнутри.

— Ты не жалеешь? — тихо спросил Гиацинта Джордано.

— О чём?

— Вы с Виолой могли обвенчаться здесь…

Гиацинт с трудом оторвался от созерцания витражей и резных пилястров Собора.