Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

Жизнь шла и, может, скоро уже пройдёт помимо него. В полях жали перестоявший ползимы, выбеленный снегами и стужей хлеб. И всё-таки хлеб жали! Жизнь шла, и не так уж важно, что его судьба близилась к закату. Прав - Ты, Господи! Прав - в смене времён и в смене поколений земных! И Сергий уйдёт, но явятся новые держатели Горнего Света в Русской земле. Придут! Доколе народ не исполнит своего предназначения...

Полузакрыв глаза, он впитывал радость, и свет, и запах Земли, рано освобождённой

от снега, и таинство течения Жизни, и таинство угасания, ухода туда, в Лучший, Господом устроенный Горний мир...

Леонтий с беспокойством следил за выражением лица митрополита и отгонял от себя страх. Он так слился с владыкой, что с трудом мог вообразить свою жизнь на Земле, если не станет Алексия.

Глава 7

В ту пору, когда Алексий собирал силы для новой борьбы с Тверью и Литвой, в Царьграде, утонувшем в благоухании садов, велась иная молвь, узнав о которой митрополит вряд ли бы остался спокоен.

В патриаршем покое сидели двое людей, одного из которых Алексий считал своим заступником и другом, а другого не иначе воспринимал при патриархе, чем Леонтия при своём лице. Это были полугрек-полуеврей Филофей Коккин и болгарин Киприан Цамвлак. Филофей, не глядя на Киприана, волнуясь, перебирал и откладывал грамоты, стараясь не смотреть в глаза собеседнику, а Киприан говорил:

– Ты убедился теперь, что прещения и даже отлучение от церкви, наложенное тобой по слову Алексия, не возымели успеха! Смоленский князь продолжает ходить в воле Ольгерда, тверичи не отшатнулись от своего повелителя, война не прекращена... Теперь тверской князь требует суда! Мы обязаны осудить Алексия и снять проклятие с тверичей! Мало того, обязаны заставить Алексия отменить, как ложное, отлучение от церкви, наложенное им на князя Михаила, и это совершится, если произойдёт суд!.. Подумай, какой укор твоей мерности, какой урон цареградской патриархии, какой соблазн для всех, пренебрегающих тобой!.. Не может сей старец возвысить свой ум над приверженностью к единому московскому престолу! Не сможет он понять, что церковь - больше и должна быть больше всякого отдельного государства и княжества, даже великого, не говоря уже о столь малом и раздираемом междоусобной бранью куске земли, как Владимирская Русь!.. Со скорбью смотрел я, как ты растрачиваешь свой ум и труд на предприятие, которому нет благого исхода; ради давней дружбы губишь дело, которому посвятил всего себя: дело совокупления православных государей, чтобы противостоять неверным!.. Сдвинь сей камень с пути, заклинаю тебя, пока не поздно! Иначе мы потеряем Литву!

Филофей выронил грамоты, закрыв лицо руками.

– Да, ты - прав!
– сказал он.
– Не можно, не должно делить пополам русскую митрополию! Но что ты предлагаешь? Я не могу теперь сместить Алексия!

– Отправь, наконец, меня в Литву!
– сказал Кинриан.
– Надели полномочиями и отправь. Обещай мне, если нужно, дать сан русского митрополита.

– Под Алексием?!

Киприан промолчал. Филофей склонил голову, заметался взглядом, начал передвигать чернильницу, перья, бумаги на столе...

– Ну, хорошо... Я постараюсь поладить с литовским княжеским домом, с Ольгердом прежде всего.

– И с Алексием тоже, - сказал Киприан, - которому как-никак восемьдесят лет! Повторю: перед судьбой освящённого православия и церкви Христовой всё иное - ничтожно и должно отступить и уступить! Иначе мы потеряем Литву!

– Иначе потеряем Литву...
– повторил за ним Филофей Коккин. Нет, он не имел ни права, ни сил возразить Киприану.

"А Алексий не может отступить даже от выпестованного им князя Дмитрия!" - думал Филофей.

– Ты получишь грамоты и... власть, - сказал он.
– Только помоги мне докончить дело объединения церквей сербской и болгарской с греческой!

Киприан кивнул. С присоединением Литвы будет создан союз православных государств, способный разгромить Орду и отбросить турок. И если на пути к этой цели стоит лишь русский старец, рассорившийся с Литвой... Мучений Филофея Коккина он не мог понять!

Так над митрополитом и над Русью нависла ещё одна беда, грозившая катастрофой московскому делу.

Глава 8

В заключительной вспышке борьбы Твери с Москвой, растянувшейся на три четверти столетия, был миг отречения, совершённый Михайлой Тверским, и позволивший изнемогшей Москве победить в этом споре. Ибо не помогли ни церковное отлучение, наложенное Алексием, ни прещения Филофея Коккина в Царьграде, склонившегося, в конце концов, на сторону Литвы и великого князя Ольгерда.

Михайло снова получал ярлык на великое владимирское княжение, теперь уже от Мамая, почувствовавшего угрозу со стороны князя Дмитрия и Москвы.

И тут произошло то, что мы называем отречением, и что погубило дело Твери.

Мамаю, потерявшему Хорезм и города Аррана, в борьбе за Сарай и Хаджи-Тархан, в борьбе с ак-ордынцами, нужно было русское серебро. Серебро нужно было эмирам, несогласным иначе служить Мамаю, вельможам волжских городов, купцам, что привозили шелка, парчу, орудия, драгоценные камни, рабынь и диковины дальних земель; послам, жёнам, наложницам, нукерам - всем нужно было урусутское серебро. И князь Михайло давал! И обещал давать ещё больше, обещал прежний, Джанибеков выход. Мамай не верил и ему, Мамай боялся всех. Обманывая, он полагал, что и его обманывают. То, что Дмитрий получил грамоту на вечное владение владимирским улусом... Да, у него получил, у Мамая! Пользуясь трудностью тогдашней поры, пользуясь слабостью. И ту грамоту подписывал хан, а не Мамай. Свергнутый им хан, а он волен всё поиначить. Теперь! Когда власть в его руках, когда покорён Булгар и скоро будет завоёван Сарай.

Тверские князья были врагами Орды, так говорят. Но это - неверно! Орда была врагом тверских князей. Узбек казнил князя Михаила, деда нынешнего тверского князя, который сидит перед ним на кошме, поджав ноги, и ждёт, когда он подарит ему владимирский стол!

У него есть своя гордость, о которой Мамай молчит до поры. Люди рода Кыят-Юркин всегда враждовали с чингисидами. Чингисидов уже нет. Он станет новым Батыем! Он, его род возглавит теперь Орду! И снова станут богатые города платить ему дань, и генуэзцы ползать у его ног, и урусутские князья валяться в пыли за порогом его шатра! Перехитривший столь многих темник скоро станет ханом, повелителем Золотой Орды! И сокрушит их всех! И прежде всего - ненавистного ему Дмитрия. Может, руками князя Михайлы.