Светоч русской земли
Шрифт:
На Красной площади перед теремами не протолкнуться. Тут знать, тут уже иноземные шелка и сукна. Если меха, то соболь, куница, бобёр, или из ласочьих шкурок, под китайским шёлком, шубейка на иной боярыне, или соболиный опашень с золотой оплечной цепью на князе.
В теремах тоже яблоку негде упасть, снуют слуги. В хоромах великой княгини вокруг матери с дитятей столпотворение. Ищут Дмитрия: куда-то запропастился великий князь, а скоро выходить за столы!
А князь там, в задней, на верху, с Алексием решает отменить тысяцкое, изменив весь стародавний порядок на Москве. И митрополит остерегает его делать это немедленно, и Дмитрий слушается своего наставника, и в этом послушании - спасение страны.
Действия Некомата, подговорившего Ивана Вельяминова, оскорблённого ликвидацией должности тысяцкого, бежать к Михайле Тверскому, а от него в Орду, за новым ярлыком на великое владимирское княжение определялись волей генуэзского наместника в Кафе и папского легата, озабоченного борьбой с православием.
Поход на Тверь всех низовских сил летом 1375 года ликвидировал эту угрозу. Михаил вынужден был подписать мир и отказаться от прав на великое владимирское княжение. Он не нарушил этого договора и впредь, когда дела великого князя Дмитрия пошатнулись.
Все эти события, впрочем, катились мимо Сергия, ибо на второй неделе поста, ещё до начала похода на Тверь, он впервые в жизни заболел. И заболел тяжело.
Его снова начали посещать видения, но теперь это были видения бесовской силы.
Сергий не позволял себе задавить даже муравья, а жуков, залетавших и заползавших в келью, выносил на волю. Насекомых-паразитов, заводящихся от нечистоты, Сергий, однако, не терпел. Ни клопов, ни блох, ни тараканов, ни вшей у него в келье не было. Тараканов, когда заводились, он вымораживал зимой, клопов, если оказывались, шпарил кипятком, вшей выжаривал, а блох выводил травами, рассыпая их по полу кельи. Да и трудно было завестись насекомым в хижине, периодически превращаемой в баню!
Перед его взором начали являться, с собаку величиной, усатые, членистоногие твари. Как-то огромный, вполпотолка, суставчатый, шевелящий лапками паразит повис у него над лицом, и Сергий всё не мог поднять руки, чтобы отогнать насекомое, и только с ужасом разглядывал его пульсирующий живот, шевелящиеся членики, двигающиеся жвала и шептал молитву, чувствуя, как кровосос всё приближается к нему, готовясь вцепиться в горло, выесть глаза, надругаться над плотью и даже слиться с ним, передав Сергию свою внешность... И длилось это долго, Сергий потерял счёт времени, пока не пришёл келейник и видение не исчезло.
Какие-то существа, горбатясь, подползали по ночам к его кровати, пощёлкивая по полу конечностями, и он ощущал их прикосновения, то начинали тянуться, как черви, угрожая заползти ему в нос и в рот. Что-то скакало и резвилось по полу, что-то шелестело крыльями перед его лицом. Изредка являлись и похожие на человеческие лица, но всё со страшным изъяном: долгим висящим носом, клыками, глазами, вылезающими из орбит, блинообразными ушами, и всё что-то шептали, скалились, пытаясь приблизиться к Сергию. "Отойди от меня, сатана!" - беззвучно повторял он, и нечистая сила отступала, ухмыляясь.
Он не велел никого извещать о своей болезни, сначала перемогался, ходил в храм, но после слёг и уже лежал, дозволяя братии обихаживать его плоть, и только старался, насколько мог, сократить ухаживающим за ним инокам неприятные ощущения, связанные с плотскими потребностями своего непослушного, дурно пахнущего тела.
Он лежал и спал или думал, перебирая в уме всё совершённое им в жизни, и спрашивал себя, дождался ли уже плодов с дерева, произращённого им.
Часто, открывая глаза, видел склонённое над собой лицо Стефана. Брат давно перемог свои прежние страсти, гордость и вожделение, но, кажется, сломив гордыню, сломался и сам. Приходил ростовский инок Епифаний, и Сергий видел в его глазах, в их отуманенной голубизне, в испуге перед скудостью плоти, в остроте взора иные моря и земли, просторы неба и колебание стихий и уведал, что сей станет путником на этой Земле и должен повидать многое, прежде чем вернуться сюда, поняв, что и самый долгий путь не длиннее короткого и что полноты души возможно достичь и не выходя за ограду обители...
В один из дней - на дворе уже расцветали травы, пели птицы, и иноки давно уже довершили работу на монастырском огороде и в поле - в келье явился Фёдор. Отворил двери, велел жарко истопить печь, раздел донага и обмыл Сергия, выкинул, обругав послушников, истлевшую постель с гнилой соломой внутри, набил свежий тюфяк новой соломой, переодел наставника в чистую полотняную сряду, промазал медвежьим салом все пролежни, составил отвар, которым велел поить Сергия, наконец, всё устроив, уложил голову учителя и дяди на мягкое изголовье, сел рядом на холщовую раскладную скамеечку, на которой сиживал Сергий, когда плёл лапти или тачал сапоги, задумался, глядя в глаза полутрупа, и начал рассказывать о заботах своей обители, о том, где он был и почему не приходил раньше. Потом помог Сергию приподняться, чтобы исполнить молитвенное правило. Уходя, долго наставлял надзирающих за игуменом, чтобы творили впредь по указанному...
Потом приходил Мефодий с Песноши, был Кузьма, казначей Тимофея Васильича Вельяминова. Часто являлся старец Павел, который поселился в лесу вдали от обители, ища уединения. Прибрёл из Галича, прослышав о болезни Сергия, Авраамий. Приходил с Киржача Роман, из Москвы - игумен основанного Алексием в своё спасение на море монастыря Андроник. Приходил из Переяславля Дмитрий, основатель Никольского, что - на болоте, монастыря, и выспрашивал наставника, благословит ли тот его бежать дальше, в глушь, в вологодские и северные пределы? Нет, жизнь не прошла напрасно и свершено за протёкшие годы многое!
Глава 21
Сергий ждал, и вот, наконец, к нему явился Алексий. Владыка Руси долго сидел, не шевелясь, уложив руки на колени, смотрел на эту связь костей, в живые глаза на обтянутом кожей черепе.
– Нет, я не умру!
– сказал Сергий.
– Не зрю образа смерти перед собой! Господь предназначил иное... Что, не ведаю, но ещё не всё должное свершено мной!.. Я вот что думаю, - продолжил он, и голос старца, повинуясь слабому дыханию, журчал еле слышно.
– Мне болеть, пока не утихнет новая пря на Руси! Что Иван Вельяминов?.. Что князь?.. А татары?.. А Киприан?..
Больной спрашивал медленно, с одышкой, но ум был ясен, и Алексий, преодолев, наконец, ужас возможной потери, начал говорить, объяснять, рассказывать. Сергий слушал и не слушал. И вдруг сказал:
– Будет война! Смерды опять погибнут! Не может человек...
Он недоговорил. Алексий, похолодев, склонился над телом:
– Чего не может? Не уж то умер?!
Но Сергий спал, у него окончились силы, и он спал, вздыхая во сне. Алексий замер, не смея мешать спящему, и сидел рядом с ложем, без мысли, опустошённый. Сергий нужен был ему как основа духовного бытия. Пока Сергий был, существовал, сидел в своём лесу - всё содеявалось и всё было возможно. Его охватил ужас.