Свидание у Сциллы
Шрифт:
– Осторожно!
Грузовичок неожиданно выскочил с улицы Маренго. Ребекка сосредоточилась на дороге, но не забыла об упреках.
– Так обидно, что тебя там не было. Хентцы хотели с тобой познакомиться. Клаус часто говорил о тебе. Кажется, вы пуд соли вместе съели. Я и не знала, что вы знакомы еще со времен пансиона.
Воспоминания снова унесли меня к Клаусу, стоящему на вокзале в Версале с рюкзаком на спине. Я прижался лбом к стеклу и слушал, как сестра Ребекка рассказывает о семье Клауса.
Хентцы были беженцами. Они приехали из Германии. В течение трех веков они считали, что чести, патриотизма и антиквариата достаточно для счастья. Евреи появились потом, почти случайно. Отец Клауса говорил об этом, грустно улыбаясь. Три века Хентцы продавали самый красивый фаянс и самый красивый фарфор Европы. В тридцатых годах нашего века мираж исчез. Жизнь свелась к одному слову: «космополит». Хентцы бежали от фашистов, потом от вишистов и укрылись в Португалии. Господин Хентц не жалел, что после войны вернулся во Францию: здесь он встретил свою жену.
Ребекка рассказала, каким страдальческим стало при этих словах лицо матери Клауса. Настоящее и прошлое. Ее семья тоже приехала из Германии, но им меньше повезло, чем ее мужу. Они попали в лагерь в середине войны. Ей было пять лет, когда она ступила на французскую землю, а в двенадцать она обняла мать, отца, восемнадцатилетнего брата и больше никогда не видела их. Это случилось в 1943 году. В памяти ребенка сохранились только их образы, которые постепенно стирались. Иногда она вскакивала по ночам, сжимая кулаки и рыдая на кровати в глуши Пиренеев, где ее удалось спрятать.
Мать Клауса спрашивала себя: как же так случилось, что люди сделали для нее столько добра, спасли ей жизнь, а она оказалась хуже всех. Ее успокаивало только то, что там, на небесах, ее сын не потеряется. Там его ждут родные.
– Господин Хентц – необыкновенный человек, – тихо сказала Ребекка. – Он думает лишь о том, как поддержать жену. Он не позволяет себе погрузиться в горе. Ты увидишь. Клаус очень похож на него. Высокий, худой, такие же голубые глаза. – Она замолчала, сосредоточившись на опасной развязке. Опасность миновала, и Ребекка продолжила: – Я кое-что обнаружила! – Она заставит меня заплатить за трехдневное отсутствие. Я хорошо ее знал: никаких вопросов Ребекка задавать мне не будет. Ее равнодушие будет мне наказанием. Тем более что мой интерес был очевиден. – Глупо, что ты не приехал Очень глупо.
Ребекка заглушила мотор. Мы остановились напротив Сциллы. На щитке было 11.10.
– По крайней мере мы вовремя, – заметил я с иронией.
Она пожала плечами и открыла дверцу, но не вышла из машины, а повернулась ко мне.
– Твой сарказм ничего не изменит. Ты постоянно исчезаешь, разыскивая неизвестно что, однако на этот раз упустил случай узнать продолжение! – Ребекка искала убийственный аргумент, доказывающий ее правоту, и вдруг выпалила: – Я знаю, почему Клаус хотел увидеться с Пьером-Эженом Гено, другом Марселя Мессина!
– С кем? – выдохнул я.
– Со стариком, которого ты считал замешанным, уж не знаю почему, в смерти Клауса…
Довольная произведенным эффектом, она вышла из машины.
– Ребекка! – Я схватил ее за рукав. Она испуганно обернулась. – Пожалуйста, – умоляюще добавил я.
– Отстань от меня! – Ребекка опустила глаза. – Ты стал ненормальным, Матиас. Смерть Клауса сделала тебя безумцем.
– Для меня очень важно узнать то, что…
– Стоп! – Она закрыла мне рот рукой. – Нет никакой тайны! Никакой! История ясна, как Божий день. Я скажу тебе, почему Клаус хотел познакомиться с Гено. И больше мы не будем говорить об этом. Согласен? – Я пообещал бы все, что угодно, лишь бы она продолжала, поэтому кивнул. Ребекка одернула жакет. В эту минуту мне хотелось схватить ее за горло. Наконец она решилась. – Как говорит его мать, Клаус задумал написать роман. Одним из его прототипов должен был стать Марсель Мессин. Ему хотелось встретиться с людьми, хорошо знавшими его. Гено был одним из них.
– Клаус писал биографию Мессина?
– Не совсем. Речь шла о романе.
– Роман? Клаус писал роман?
– Меня тоже это удивило. Поэму, пьесу, эссе – да, но роман… Слушая его мать, я поняла почему.
– И почему же?
– Он хотел почтить память своих родственников, погибших во время Второй мировой войны. – Я застонал. Я был уверен, что приблизился к Мессину и его тайне. Ребекка не заметила моего смятения. Она продолжала, и я затрепетал от того, что услышал. – В своем романе Клаус рассказывал о своем дяде по материнской линии. Причина была проста. Его мать очень любила брата и страдала, не зная, что с ним случилось. Он убит, но когда и где? Воссоздав его образ, Клаус придумал бы и подробности, которых так не хватало его матери, заполнил бы пустоту, тревожащую ее.
Я не мог представить себе, как Клаус пишет роман. У него на уме было что-то другое. Применяя свой любимый метод, он заметал следы, окружал себя тайнами, чтобы лучше замаскировать преследуемую им цель.
– Много он написал? – спросил я.
– Мать говорит, что Клаус много рассказывал о своем замысле, но писать не начал.
Скрывая разочарование, я поинтересовался:
– Ты хотя бы узнала о роли Мессина в этой истории?
– Конечно. Скажем так, его образ послужил бы развитию части замысла…
– Ну и что? – нетерпеливо спросил я.
– Герой романа появляется в начале войны, как и юноша такого же возраста, который станет потом издателем. Со своими неразлучными друзьями он бежит из Парижа, чтобы присоединиться к Сопротивлению. Начало как у Мессина.
Я с трудом скрыл изумление. Значит, Клаус хотел связать свой вымысел с правдой, рассказанной издателем в книге «Прежде, чем забыть»! И это еще не все: герой романа, брат мадам Хентц, станет прототипом Симона, друга Мессина. Эта мысль потрясла меня.