Свидание у Сциллы
Шрифт:
– Клаус хотел встретиться с Гено, другом Мессина, чтобы уточнить детали того времени, – пояснила Ребекка. – Он стремился придать правдоподобие своему вымыслу, как всякий романист. Вот и все дела.
Все дела? Я сомневался в этом.
– Ты знаешь что-нибудь еще?
– Что, например?
– Чем занимался друг Мессина в романе? То есть герой, дядя Клауса. – Ребекка молчала. – Он был музыкантом?
– Думаю, да. Ты знал? Клаус говорил тебе? – В ее голосе звучало разочарование.
– Очень мало, – соврал я. – Мы обсуждали замысел,
– Это гениальная идея! Роман, написанный Клаусом и рассказывающий об отрезке жизни самого скрытного издателя Парижа… Понимаю, почему он ничего не рассказывал: опасался, что поднимется шум.
Ребекка не подозревала о мощности бомбы. Она была огромной. Особенно, если бы Клаус разоблачил то, что скрывалось за датой 13 сентября 1943 года. Роман? Вряд ли. Правдивая книга? Я начинал в это верить.
Полотно романа разворачивалось. Взяв за основание судьбу Мессина, Клаус поведал бы о страданиях своей семьи, в частности о дяде. В какой точке вымысла и реальности они соприкоснутся? Меня словно обожгло. Страшный вопрос требовал ответа.
– Дядя Клауса был музыкантом? Его мать говорила тебе об этом?
– Нет, он был киномехаником. Повторяю: речь идет о вымысле, а не о реальности.
– Конечно, это только выдумка.
Я замолчал. Воспользовавшись этим, Ребекка закрыла машину.
– Ты идешь? – Придавленный грузом новых фактов, я еле передвигал ноги. На воздухе у меня закружилась голова. Ребекка шла впереди. Она бросила через плечо: – Клаус всегда был одержим тайнами. Это красиво. Даже ты не знал!
Мы прибыли в Сциллу. Ребекка отодвинула тяжелый бархатный занавес, за которым директор Морис придавал лицу выражение, соответствующее обстоятельствам дня; печальное и соболезнующее.
– Подожди! – крикнул я. Ребекка уронила занавес. Морис исчез. – Последний вопрос, и я оставлю тебя в покое с этой историей.
– Надеюсь, – вздохнула она.
– Ты знаешь, что Мессин написал книгу?
– Который Мессин?
– Марсель, дед.
– Книгу?
– Автобиографическое повествование.
– Шутишь? Марсель Мессин никогда не писал, он запрещал себе это. Таких увлечений у него не было.
– Рассказ об участии в Сопротивлении. Ты уверена, что он ничего не писал?
– Ничего, насколько мне известно. – Ребекка задумалась. – Может, до моего прихода? Это было в семьдесят втором… Вряд ли. Мессин не писал, тем более о войне. Он не хотел, чтобы партизанская жизнь служила рекламой ему и его издательству. Торговать героизмом? Это несвойственно Мессину.
– Но «Прежде, чем забыть»…
– Что ты говоришь?
– «Прежде, чем забыть» могло бы… – пробормотал я.
Переступив порог Сциллы, Ребекка больше не слушала меня. Книга, о которой я говорил, была опубликована в 1948 году и сразу же похоронена.
Так хорошо и так быстро, что даже энциклопедистка Ребекка не ведала о ее существовании! Вот что меня потрясло. «Прежде, чем забыть» все-таки скрывала тайну, которую Клаус хотел разоблачить. Книга, задуманная им, не имела другой цели – это очевидно. Решение загадки было у меня в кармане, потому что я нашел связь между автором и издателем: Клауса Хентца заставили замолчать. Оставалось только выяснить, что же произошло 13 сентября 1943 года.
Занавес Сциллы опустился за моей спиной. Несмотря на смятение, я решительно шагнул вперед. Никогда еще я не был таким отважным. В Сцилле царила тишина. Морис занимал свое обычное место за конторкой, где отмечались поступившие на день заказы. Несмотря на свои эмоции, я заметил, что выражение лица у Мориса изменилось. Исчезла печаль, появилась сдержанная улыбка.
Морис умел быть выразительным, не произнося ни слова. Годы работы в Сцилле научили его, что поднятые брови или сжатые губы способны выказать любые чувства. Слышал ли он, о чем мы разговаривали с Ребеккой? Я никогда не узнаю этого. Довольный собой, Морис проводил нас к столику Поля Мессина.
Мы явились первыми. Помнится, что в зале был еще один мужчина в сером костюме, листавший рукописи, – достояние Сциллы. Казалось, он так поглощен чтением, что ничего не слышит. Морис усадил нас и протянул Ребекке карту блюд, заметив, что меню уже заказано Полем Мессином. Я точно знал, что это за меню: вначале – омары с трюфелями, а в конце – сладко-соленые пирожные. Ребекка вышла в туалет.
Плохо соображая, я оглядел Сциллу: дверь, открывающаяся в сад; стол, за которым я сидел в прошлую пятницу и где все началось; портреты писателей, рукописи и в глубине зала – человек, погруженный в чтение.
– Все как обычно. – Я вздрогнул. Морис стоял у меня за спиной. – Этот господин – банкир. Он приходит сюда каждый день и обожает читать. – Морис окинул взглядом зал и, наклонившись, прошептал: – Господин Хентц поступал так же. Иногда он приходил неожиданно среди дня и листал манускрипты. – Дрожание пальцев, теребивших лацкан пиджака, говорило о чувствах Мориса. Он тихо добавил: – Поступите как он. В ожидании приглашенных посмотрите полки с книгами Уверен, господин Хентц одобрил бы это.
Морис кивнул в сторону полки над столиком Поля Мессина. Это решило все. Он повернулся и пошел к входу. Когда я размышляю об этом сейчас, мне кажется, что он дал такой совет, услышав наш разговор с Ребеккой на пороге Сциллы.
Я повернулся к столику Поля Мессина, потом к полке. На ней были собраны манускрипты самых великих. Лакло, Рабле, Савиньи, Пруст, Ронсар, Боссюэ, Бомарше… В этой бесценной тесноте собрано столько мыслей, что их хватило бы на целую человеческую жизнь.
За столом, приготовленным для Поля Мессина, было предусмотрено пустое место, в самой середине, под полкой, для Клауса Хентца. Я стал искать место самого Мессина и вздрогнул от неожиданности, увидев, что мое – напротив покойника. Конечно, я же его лучший друг. Это был еще один знак внимания Ребекки.