Свидетель
Шрифт:
Судя по шагам, Джули всё-таки зашла. Он обернулся и тяжело опустился в кресло. Девушка окинула взглядом комнату без мебели, беспорядок, выстроившуюся на столе и полу батарею пустых бутылок, и разочарованно ругнулась:
– Фак, так и думала.
– Что?
– Что ты врун и алкоголик. У тебя наверняка и холодильник пустой, не только кошелек.
– Зачем тогда пришла?
Она понурилась.
– Соседка по комнате слиняла втихаря. Платить придется за двоих, а у меня по твоей милости и за одну не наскрести. Короче, зря потратила время. Пойду проситься на еще одну сессию, пока хозяйка меня на пинках не турнула. В клубе не укурки, поймут, что во вчерашнем моей вины не было.
Черкасов вздохнул и достал из обоих карманов широких спортивных штанов по пачке купюр: в левой руке - евро, в правой - фунты. У Джули расширились глаза.
– Во-первых, я - не нейтив спикер1. Говори медленно и внятно, без слэнга, а то я и половины не понял, - сказал Валерий, - бормочешь, будто кашу жуешь. Во-вторых, сколько надо на счета? И в какой валюте?
Джули облизнула пересохшие губы.
– В фунтах. Две с половиной тысячи.
Накинула сверху, - понял Черкасов, но отсчитал корявыми, как клешни, пальцами, сколько просила. Положил на журнальный столик. Девчонка осторожно, как зверек, готовый в любую секунду удрать от хищника, сграбастала наличку и отошла вновь поближе к выходу. Только оттуда она заговорила:
– Знаешь, я тебя вчера погуглила. Гош, сколько вас, Валери Черкасофф! Про одного писали, что русский олигарх, скрывается у нас. Только тот красавчик...
– А я - не красавчик? Не дотянул?
– расхохотался, морщась и хватаясь за ребра, Валерий.
– Ты себя в зеркале видел?
– У меня его нет.
– Ты реально фрик.
– Получив деньги, Джули осмелела. Покопалась в охряного цвета сумке-котомке, будто специально подобранной под цвет волос, и вытащила оттуда пудреницу. Открыла ее и сунула под нос Черкасову.
– Смотри.
Он отпрянул, испугавшись в отражении чудовища с застывшей багрово-синей маской вместо лица, с запекшейся сбоку в короткой бороде кровью, больными, запавшими глазами алкоголика и нечесаными космами.
Джули отошла снова.
– Ясно же, что ты не олигарх. Но мне пофиг...
– она постучала ладонью по сумке, куда спрятала наличные.
– Спасибо. Я пошла. А тебе в больницу надо.
– Стой!
– приказным тоном рявкнул Черкасов.
– В следующем месяце опять пойдешь задницу продавать?
Джули пожала плечами. Он достал из кипы бумаг на диване скрепленные файлы.
– Я не шутил об учебе вчера. Вот договор.
– Я же говорила, что не соглашаюсь на лайфстайл. Я от Темы хочу хоть несколько дней в неделю отдыхать, раны зализывать.
– Забудь ты о своей Теме!
– рассердился Валерий.
– Я говорю про фонд. Считай это благотворительностью. Мне тоже она на руку. Налоги ниже, если бизнесом займусь. И надо имидж реанимировать чем-то. Это черновик договора на использование фондовых средств на учебу, с бонусами за хорошие результаты и твоей личной стипендией с подробным указанием необходимых расходов. Посмотри, не забыл я ничего? Вчера целый день убил. Английский у меня так себе.
Джули не дышала, не веря, что это происходит с ней. Она засунула руки в карманы, достала, снова засунула, явно не зная, куда их девать от волнения.
– Но учти, за неуспеваемость стипендия снижается, - менторским, давно забытым тоном продолжал бывший олигарх.
– Причем бегать просить будет некого, перечислять будет банк, а не я. Если бросишь учебу, выплаты сразу прекратятся. Окончишь с хорошими показателями, получишь выходное пособие - достаточное, чтобы, не дергаясь, искать работу. Окончишь блестяще, работу тебе сами предложат. Провалишь всё, останешься на бобах. Все ясно?
Джули закашлялась, а потом снова с лихорадочным рвением начала копаться в сумке. Извлекла оттуда листы, блокноты и вывалила их на журнальный стол перед Черкасовым.
– Я тут всякую ерунду прихватила. Вдруг показать?
Черкасов взял со стола рисунки с мрачными, депрессивными сюжетами: какие-то были не плохи, другие - посредственны, но одна картина в графике - гениальна. Этот отчаянный крик души в штрихах на бумаге заставил сжаться сердце и лег на душу, словно недостающий паззл.
Валерий надолго задержался на ней, вспоминая, что когда-то ходил на вернисажи и выставки. Впрочем, чаще таскался Черкасов на такие мероприятия не ради искусства, а для того, чтобы снять очередную красавицу без мозгов на одну, от силы пару ночей. Была среди них и жена одного высокопоставленного... Тоже девятнадцатилетняя дурочка. Когда бросил, долго за него цеплялась. Это о ней говорил профессор-офтальмолог. Как ее звали? Саша, кажется... Фамилия Сашиного папика застряла в памяти куда прочнее: Морозов. Наверное потому, что Борис Аркадьевич был фигурой знаковой. Как никак Зам. секретаря Совета Безопасности, ловко подобравший всё, что плохо лежало, после развала СССР. Одно время к нему все на поклон ходили, потом вроде бы влияние Морозова поубавилось, но он держался за кресло правдой и неправдой.
Когда Черкасов завел романчик с Сашей, его не столько интересовала она, какая-то там «Мисс Мухосранск» с ногами от ушей, а ощущение, что он дёргает тигра за хвост. Интрига заключалась в том, сможет ли он тайно наставить рога «самому Морозову». Адреналину получил больше, чем от невовремя раскрывшегося парашюта.
Но с присущим девицам этого возраста максимализмом Саша увидела в интрижке с Валерием ни много, ни мало, а любовь всей своей жизни. Юная изменщица решила объявить мужу, что уходит к другому. С видом Джульетты, готовой испить яду ради любимого, она рассказала об этом Валерию, а он в ответ цинично заявил, что его не интересуют постоянные отношения. Мол, это свидание было запланировано им как последнее. Он вообще улетает в Шанхай, потом в Европу. Черкасов предупредил любовницу, чтобы о связи молчала, ведь Морозов может стереть «купленную жену» с лица земли одним щелчком, а в лучшем случае отправит обратно в Мухосранск продавать пирожки на базаре. Александра разрыдалась.
– Ничего личного. Секс был великолепный, а остальное пройдёт, - Валерий похлопал ее по плечу, ретировался и удалил из списка контактов.
Но у Александры не прошло. Она звонила и караулила в машине у ворот особняка. Валерий злился, был с ней жесток, впрочем, как и с любой другой женщиной, претендующей на его свободу. Как-то Морозова ворвалась к Черкасову на переговоры и с рыданиями умоляла не бросать. А потом, так и не разжалобив бывшего любовника, исчезла из поля зрения. Ходили слухи, что она пыталась покончить с собой, но какое ему было дело до этого? Не вспенивала больше пространство истериками, не раздражала, и чудно!
С чего сейчас вспомнилась?
– удивился Черкасов.
– Графика Джули навеяла, наверное.
Вопреки обычной индифферентности, память о брошенной любовнице вдруг заныла, словно травмированное колено на дождь. Однако перед ним сейчас стояла Джули и, затаив дыхание, ждала похвалы, словно щенок сахарную косточку.
– Молодец, - наконец, сказал он, откладывая рисунок.
– Но учиться надо.
– Я хочу, - тихо проговорила Джули.
– Очень.
– Тогда читай договор, и поедем в банк. Я переоденусь.