Свидетелей не оставлять
Шрифт:
– Добрым матерным словом.
– Да нет. Можно даже сказать – скучал по тебе. Поверишь?
– Я тоже вспоминал. Хотелось увидеться, – не моргнув глазом соврал Глен.
– Когда та ерундовина произошла, я верил, что ты не виноват.
– Правильно, не виноват.
– Многие считали, что это ты сделал. Я же знал, что ты не мог.
– Правильно, не мог.
– Индюкатор все. Он ведь со сдвигом по фазе был.
– Ладно, – оборвал его Глен. – Чего старое вспоминать. У тебя что? Как жил?
– Более-менее. За сборную выступал. Слышал?
– Как не слышать. Знаменитость городская.
– Потом
– Правильно сделал. Труда – тонна, а платят копейки.
– Что-то все-таки имел. Загранпоездки, барахло – в те времена за счет этого можно было безбедно жить. Не то что сейчас. Кое-что заработал. Потом на Жанне женился. Красивая девка была, студентка педучилища. Но самомнение, запросы – это нечто. Она меня подбила на челночные рейсы в Европу. Я в компанию еще Владика взял. Он из нашего клуба, легкоатлет-марафонец, мастер спорта. Тоже со спортом завязал. Дело выгодное оказалось. И шмотки возили, и золото, и машины перегоняли. Вон, «пятерка» под окном – моя. «Ауди» Жанна забрала, зараза.
– Долго челночил?
– Не очень. Но про это без рюмки не расскажешь. Давай еще по одной.
– Мне немного.
– Много – немного… Давай по полной. За то, чтобы у нас все было и чтобы нам за это ничего не было.
Глен честно проглотил содержимое рюмки, а она была не из маленьких. Его начало развозить. Окружающее все больше отдалялось от него и теряло четкость.
– Ну а дальше? – спросил Глен. – Тебе кто-то по рукам дал?
– Если бы! – Брендюгин взял бутерброд с колбасой, целиком засунул во вместительный рот и, жуя, произнес: – Завалил я одного в Польше.
– Как завалил?
– Там такой бардак. Нашего брата обирают все, кому не лень. Поборы, рэкет. Кто этим только не занимается – и славяне, и черные. Но очень крепкие позиции в рэкете у чечни были. Польской полиции на все плевать не наплеваться. Хуже, чем наша ментовка, – никогда помощи не допросишься. Одного парня у нас чечены выпотрошили, он к полякам в полицию. Так ему же они и морду набили. Мол, нечего ходить, развелось вас, русских, во все времена от вас Польше одна беда. Вся надежда на себя. Мы с ребятами кучковались. К нам никто не лез. А тут вдвоем с девкой в дорогу отправились. Машину перегонял. Тут нас на двух тачках прижимают к обочине. Их пятеро. Чечены, мать их! Вытащили нас из машины. Двое меня за руки держали, двое лупили. У одного ствол был, он все мне им в зубы тыкал. Им машина нужна была, а с нами они просто развлекались. Стали советоваться, что с нами делать – мочить или не надо. Решили меня отпустить, а спутницу с собой взять, в лесок. Понятное дело, для чего. Я человек спокойный, но иногда могу взбеситься. И взбесился. Тех двоих с рук стряхнул, а тому, с пистолетом, от души промеж рогов засветил. Он успел на курок нажать, но пуля вверх ушла. Тут другой чечен в карман полез, за пушкой… Ну, я его и завалил. Насмерть. Мы с Нинкой в машину и по газам. По дороге пистолет в речку выбросил. После этого с поездками пришлось завязывать.
– Ты же оборонялся. Чего тебе было бояться?
– Виноватым сделать невиновного – у них это быстро. Да дело даже не в полиции. Я вообще сомневаюсь, что они труп нашли. Просто чечены эти там, за границей, круто себя поставили. А мне на пулю нарываться не резон.
– Потом что?
– Потом Жанна ушла к Владику, бегуну этому хренову. Они фирму открыли. ТОО «Жанна». На мои деньги. А меня побоку.
– Все деньги заграбастали?
– Все не все, но…
– Ты это просто так оставил?
– А что делать? Пообещал я им небольшой шторм на девять баллов. Жанна такая сучка, у нее тоже есть чем на меня надавить. Полаялись, поматюгались. Они мне согласились отступного дать. Разошлись.
– Чем ты теперь занят?
– Ничем. Куда идти? На завод? Заводы все закрываются, своих не знают куда девать. Да и у станка стоять не собираюсь. В продавцы? В охранники? Тоскевич… Да и вообще пахать неохота. Я в спорте за десятерых отпахал… Так и живу. Проживаю остатки.
– У меня тоже пусто. С сегодняшнего дня.
Хлопнули еще по полрюмки. Брендюгин тоже начинал пьянеть.
– Бабки почти вышли, – пожаловался он. – Скоро зубы на полку… Слушай, Глен, может, в крутые пойти? На большую дорогу? Сколько с таким кулаком, – он продемонстрировал свой кулачище, – тугриков наколотить можно?
– Мысль неглупая.
– Да ладно, я шучу.
– А я нет.
– Не шутишь? Серьезно, что ли?
– Серьезно.
– Ну, тогда давай еще по одной.
После первых рюмок Глен еще контролировал себя, но теперь совсем опьянел, язык стал заплетаться, появилось это дурацкое желание излить душу. Раньше такого с ним не было. А сейчас он выложил Брендюгину о себе почти все.
– Глен, дружище, – пьяно всхлипнул Брендюгин, выслушав исповедь, – эх, если бы я там был… Я бы их всех… В бараний рог…
– Суки… Слушай, а тебе того чечена не жалко было, которого ты угрохал?
– Мне? Эту обезьяну? Я бы его еще раз угрохал. И всех остальных обезьян.
– Правильно. И мне их не жалко. Я их убью… Пальцы, суки, оттяпали. Убью.
– И правильно. И убей. И поделом.
– И того козла, который на меня сегодня со своей шоблой накинулся, – тоже убью.
– И правильно. И убей.
– Убью.
Брендюгин, конечно, не заметил, что, произнося эти слова, Глен протрезвел. И говорил вполне серьезно…
«УВД на железнодорожном транспорте. Сводка происшествий за оперативные сутки.
В 0 часов 30 минут в полосе отчуждения железной дороги, под мостом, на шестом километре западной линии обнаружен труп неизвестного мужчины двадцати – двадцати пяти лет на вид, с множественными телесными повреждениями, характерными для железнодорожной травмы.
На место происшествия выезжали: начальник уголовного розыска ЛОВД Ломакин, СОГ в составе старшего оперуполномоченного УР Бабакина, эксперта-криминалиста Вострякова, судебно-медицинского эксперта Павлова…»
– Чего ты кипятишься? – Павлов снял резиновые перчатки и почесал щетинистую щеку.
– Я к тебе, Терентий, уже третий день хожу, – возмущался Антон Бабакин. – Все-таки труп. Это тебе не хухры-мухры.
– От кого я это слышу? Зеленка! Через эти руки прошло столько жмуриков – ты до стольких и считать не умеешь. Столько шуму из-за одного несчастного тела.