Свободная любовь. Очарование греха
Шрифт:
— Ах, это было так гнусно; мне казалось, что я по уши увязла в грязи.
Анна Ксиландер слушала с глубоким пониманием во взгляде. Не ее ли собственная жизнь представала в этом рассказе? Правда, с той разницей, что сама Анна всегда избегала прямых столкновений и отдавала себя, даже когда любовь прошла, уступала из сострадания и дружбы, отдавалась из-за легкомыслия и боязни сцен. Таков жизненный путь женщины: вначале маленькая тенистая роща, потом долгая пустыня с голодом и жаждой. Хорошо еще, что Стиве был человеком, с которым можно было поддерживать дружбу. Анна горячо обняла Ренату и спросила: знает ли она историю с подложным письмом? Рената не знала.
Выслушав рассказ Анны, Рената долго молчала.
— Он сделал это ради меня, — задумчиво сказала она наконец.
— Возможно, вы еще помиритесь с ним, — сказала Анна, которая не могла себе представить, что будет дальше с Ренатой.
— Никогда! — страстно воскликнула Рената, крепко сжав руку Анны, как будто боялась, что ее оторвут от нее.
— Не нужно говорить «никогда», Рената!
— Нет, нет, это невозможно!
— Почему? Как же вы будете дальше жить?
— Буду работать.
— Это легко сказать. Многие так говорили. Но изящные ручки не годятся для работы.
— О, я готова быть поденщицей, только бы не возвращаться назад!
— Не лучше ли вам помириться с вашими родителями?..
— Ах, фрейлейн Ксиландер!..
— Зовите меня Анной, так проще. Рената застенчиво улыбнулась.
— Если бы вы знали, как это невозможно теперь. Я скорее брошусь в Изар, чем обращусь к ним.
— Почему вы говорите: теперь? Ах да, я забыла спросить: где вы были со вчерашнего дня?
— Я долго блуждала по улицам, несколько часов. Потом зашла в отель, не знаю даже, как он называется.
Вдруг она отчаянно зарыдала, будто вспомнив о чем-то.
Немного успокоившись, Рената порылась в кармане платья и вытащила измятые голубые бумажки. Это были три или четыре купюры достоинством сто марок. Она посмотрела на них с тупым вниманием, потом встала, подошла к топившейся печке, отворила дверку и хотела бросить деньги в огонь, но Анна кинулась к ней и удержала ее руку.
— Вы с ума сошли! — закричала она.
Рената выронила бумажки и крепко схватилась за печку, как будто боялась упасть. С новым приливом отчаяния вспоминала она прошедшую ночь, в которую испытала всю тоску одиночества, бродя по улицам. В сознании своей полной беспомощности она зашла на телеграф и послала отцу телеграмму: жалкие слова, продиктованные безумным страхом. Утром она получила перевод и ни слова в ответ. В этот час она испытала безграничное унижение.
Анна Ксиландер сидела за столом и с любовью разглаживала бумажки.
— Здесь четыреста марок, — сказала она. — Зачем вы хотели сжечь эти деньги?
— Мне противно на них смотреть, — ответила Рената глухим голосом.
Анна Ксиландер улыбнулась.
— Дитя! Разве деньги имеют индивидуальность? Поймите, ведь ничто еще не потеряно. Кто чист, тот и останется чистым. В сущности, мы, женщины, не знаем, где добро, где зло. Мы сидим и ждем, чтобы пришел мужчина и показал дорогу. Но никто не приходит. Мы не понимаем сами себя, нам необходимо, чтобы кто-нибудь нас понял. И почти всегда мы хватаемся за первого встречного; но он никогда не бывает самым лучшим. Иногда я иду по улице и думаю: «Вот это он!» или: «Этот мог бы быть им»… Иногда один взгляд стоит целой долгой жизни. Но человек проходит мимо, и больше я его никогда не встречаю. Я нахожу, что мир скверно устроен.
— Если бы я только знала, что мне делать, — беспомощно прошептала Рената.
— Ложитесь спать. Утро вечера мудренее. Я вечером никогда не могу ничего решить. А завтра мы расскажем все Стиве; он всегда умеет дать дельный совет, когда дело касается других.
Потом Анна стала помогать Ренате раздеваться, обращаясь с нею точно с маленькой девочкой; она все находила восхитительным: каждая принадлежность туалета вызывала ее искренний восторг. Когда Рената распустила волосы и стала их расчесывать, темные волны их рассыпались по ее обнаженным плечам; Анна любовалась девушкой, говоря, что никогда не видела такой белой и бархатной кожи. Она не могла отвести глаз от бледного лица Ренаты в рамке темных волос, и в ее памяти неизгладимо запечатлелся ее образ: этот чистый, благородный лоб, большие темные глаза, стройная шея и белоснежная грудь. Анна медленно подошла к Ренате и обняла ее; жесткие черты ее лица смягчились, она с тихим вздохом поцеловала молодую приятельницу в глаза и в губы и застенчиво прошептала:
— Ты прекрасна!
Рената почувствовала себя неловко и не могла говорить. Эта неловкость не прошла и позднее, когда Рената лежала в постели, а около нее Анна, неподвижная, безмолвная, со сложенными руками. Она смотрела на месяц, начинавший уже краснеть, и вслушивалась в тишину ночи. Спать она не могла.
— Мужчины не стоят наших слез и терзаний, — услышала вдруг Рената приглушенный шепот Анны, которую считала спящей. — Никто не поймет страдающую женщину так, как другая женщина…
И в этот миг Рената почувствовала, как рука Анны легла на ее грудь, а губы начали покрывать поцелуями плечи и шею.
— Нет. Не надо, прошу. — выдавила из себя в ужасе Рената.
— Отбросьте ложный стыд, — снова прозвучал над ее ухом тихий шепот. — Просто лежите и отдыхайте. Отдыхайте.
И Анна с удвоенной силой принялась осыпать ласками свою гостью, а Рената лежала неподвижно, прислушиваясь к новым ощущениям, в которых страх смешивался с наслаждением. Время от времени она, словно очнувшись от дурного сна, просила Ксиландер прекратить ласки и дать ей выспаться. Наконец Анна хмыкнула и отвернулась к стене. Уже через минуту она спала глубоким спокойным сном. Рената же не сомкнула глаз до рассвета.
3
Изумление Стиве было так велико, что его лицо потеряло человеческий вид и приняло выражение испуганного попугая. Он благоговел перед Ренатой, потому что в его глазах на этой девушке все еще лежал отблеск недосягаемого для него большого света, о котором он всегда втайне мечтал, утверждая, что презирает его. Стиве не понимал положения Ренаты. Он считал ее поступок невинной экскурсией в страну плебеев, и в его советах звучала добродушная ирония.
На второй день явился Вандерер. Он ворвался в комнату возбужденный и дрожащий, и прежде чем открывшая ему дверь Анна успела опомниться, Вандерер бросился перед Ренатой на колени, с немой мольбой протягивая к ней руки. Вместе с ним пришел и Ангелус. Радость собаки была неописуема. Он бросался из угла в угол, опрокидывал стулья, разбил чашку и цветочный горшок и от удовольствия, казалось, готов был лезть на стену. Анна тем временем оделась и ушла.