Святослав, князь курский
Шрифт:
Под вечер, когда силы осаждавших стали выдыхаться, Мстислав дал сигнал к отступлению от стен города. Расстроенные дружины пере-яславцев и черниговцев, перешагивая через трупы своих павших това-рищей, покатились назад. И тут черниговские и торжские врата разом распахнулись, и из их развернутой пасти, стуча по бревенчатому насти-лу мостов, переброшенных через крепостной ров, тысячами копыт, вы-рвались сотни северских всадников на свежих конях и триста половцев, отсиживавшихся во время осады за дубовыми стенами города. Удар Святослава был столь стремителен и столь неожидан, что отступление осаждавших враз превратилось в бегство. И только ночной сумрак спас их от полного разгрома. Святославовы дружинники возвратились во-свояси, а Давыдовичи и Мстислав Изяславич, кое-как собрав своих вои-нов, остановились у Мерликова села. Когда провели беглый смотр по-трепанным полкам, то выяснилось, что потеряли в этой сече киевских воевод
«Вот так повоевали, — недобро взглянул в сторону черниговских князей юный Мстислав. — Если так еще немного поратоборствуем, то и в поле в скором времени никого не окажется… А все они, алчные да жадные… Все спешат…»
Давыдовичи тоже были обескуражены, но внешне этого старались не показывать, делали вид, что все идет нормально, что ничего страш-ного не случилось.
Святослав мог бы праздновать победу, как радостно праздновали ее простые воины, радуясь, что отбили нападение, что уцелели и что не покалечены вражескими стрелами, копьями и мечами, если бы знал, что дело неудачным штурмом его стольного града и ограничится. Но он, будучи уже опытным ратоборцем и воеводой, отчетливо осознавал, что это все лишь начало, что к Давыдовичам подойдут свежие киевские полки — и сражения продолжатся, что город, чуть позже или чуть рань-ше, все равно падет. Хорошо, что если будет только разрушен, но ведь могут и сжечь его до основания, стереть с лица земли. Разве не доводи-лось ему видеть, как сжигали города? Доводилось. Поэтому терять сей град не хотелось. Пусть он сейчас и в немилости у судьбы-злодейки, но все ведь может измениться… Жизнь — штука хитрая, похожая на снеж-ный шар: то одним боком повернется, то другим. И хотя ее итог всем известен наперед: от матери-сырой земли еще никто не убежал — ни смерд тихий, ни верткий торговый гость, ни гордый боярин, ни даже светлый князь — но до этого момента случается много чего… и плохого, и хорошего. А города уж не будет. Даже сообщение о смерти бояр киев-ских, предавших Игоря — по поводу чего можно было бы и позлорадст-вовать, что им воздалось от Господа по заслугам, не вызвало радости.
— Что будем делать? — собрав в гриднице старшую дружину, спро-сил Святослав думцев. — Как посоветуете мне поступить?.. Давыдовичи, если верить сообщениям доброхотов и соглядатаев, стали имения и дво-ры мои и Игоревы по селам грабить и жечь. Забрали себе стада в триста кобыл и тысячу коней, жита [97] — сколько потребно их войску, а осталь-ное, словно безумцы, лишь бы мне не досталось, сожгли вместе с рига-ми [98] и гумнами [99] .
97
Жита — в данном случае общее название зерновых культур, хотя чаще всего житом называли рожь.
98
Рига — помещение для сушки снопов с зерном, в котором возможен также и обмолот зерна.
99
Гумно — огороженное и крытое навесом место для молотьбы сжатого хлеба.
— Перво-наперво, — заговорил глухо, шамкая губами, как-то разом одряхлевший за последнее время — видно, и на нем сказались невзгоды, павшие на северского князя — воевода Петр, — надо своих павших с че-стью земле предать. Негоже мертвякам с живыми рядом находиться. Не к добру то… Затем, собрав оружие на бранном поле, предать земле и вражьих воинов… как-никак, а христиане… Потому и должны посту-пить с ними по-христиански. А оружие их и бронь защитная еще нам пригодится — мертвым оно ни к чему, живым же впору будет…
— Хорошо, — поспешил прервать Святослав старого воеводу. — Все это верно, мертвые должны быть похоронены. Но нам-то, живым, что делать?
— Надо помощи от Юрия ждать. А чтобы она пришла скорее, по-слать к нему еще гонцов, — предложил князь Иван Ростиславич Берлад-ник, спасшийся вместе со Святославом 13 августа в злополучной сечи на Олеговой могиле, и теперь возглавлявший часть северской дружины, выделенной ему Святославом. — И до прибытия помощи стен града не покидать… Таково мое мнение.
Князю-изгою Ивану Ростиславичу Берладнику в эту пору было около 26 лет. Он был высок и строен, словно Прикарпатский бук, и как этот бук крепок и жилист. Как многие русские князья, курчав, но смугл лицом и власами. В больших серых глазах его светился ум, живой и из-воротливый, и удаль, более похожая на безрассудность. По родословной он принадлежал к колену старшего сына Ярослава Мудрого, Владимира Ярославича, и доводился внуком Володарю Ростиславовичу. После смерти отца Ростислава, ему в удельное владение достался Звенигород в Галицком княжестве. До 1144 года от Рождества Христова он относи-тельно спокойно княжил в своем уделе, поддерживая своей небольшой, в триста копий, дружиной стрыя Владимирка Володарьевича, который не очень то удачно воевал с покойным киевским князем Всеволодом Ольговичем. В 1144 году галичане, уставшие от частых войн своего князя, воспользовавшись тем, что Владимирко выехал на охоту и оста-вил свой город без дружины, призвали к себе на княжение звенигород-ского князя, то есть Ивана Ростиславича. И тот, снедаемый честолюби-выми помыслами, принял это предложение, не подумав, в силу своих юных лет, о последствиях. А последствия не заставили себя долго ждать. Владимирко, узнав, что его стол занят племянником, оставил охоту и штурмом овладел столицей своего княжества. Ивану Ростисла-вичу с дружиной в двести человек пришлось бежать в Берлад, город, находящийся на самой южной окраине Галицкого княжества и служив-ший убежищем не только всем отверженным и изгнанным из родных мест искателям приключений, но и разбойному люду. Имея некоторые запасы серебряных и золотых гривен, а также византийские и арабские золотые и серебряные монеты, солиды, динары и дирхемы, он быстро нашел себе новых воинов, которыми пополнил поредевшие ряды своей дружины. Мечом многие из них владели не ахти как, зато кистенем управлялись сноровисто, как заправские станичники-разбойнички. Око-ло года он обретался в Берладе, где и получил себе прозвище Берлад-ник. Но Владимирко пришел с войском к Берладу, и Иван Ростиславич бежал оттуда под защиту киевского князя, где Владимирке его было уже не достать. В несчастном сражении на Ольжичах, галицкий изгой со своей дружиной оказался рядом с северским князем и вместе с ним спасся. Вот он-то и предложил послать к суздальскому князю повторное посольство.
— А вы что скажете? — обратился северский князь к своим дядьям — половецким ханам Осолуковичам, горделиво восседавшим в княжьей гриднице да молча слушавших прочих думцев. — Вы что посоветуете?
— Пока за город держаться, — отозвался старший, Турукан. — Стены спасли раз, значит, и в другой раз спасут. Я так думаю.
— А я думаю, что нам с братом надо в степь ехать, других половцев подымать да сюда приводить, — высказался Комос. Он хоть и был мо-ложе Турукана, но мыслил быстрей и обстоятельней брата. Вот и сей-час его предложение было куда вернее и продуманней, чем краткая фра-за Турукана. Понимал, что долго за стенами града усидеть не удастся: войска киевского князя возьмут град, а там или смерть, или плен.
— Нечего тут поганым делать, — поднялся со своего места отец Еремей, как духовник и первый советник князя, приглашенный Свято-славом на данный совет, — ни в граде, ни в поле у града. Чем нам этакую ораву кормить? Нечем. Тут, дай Господь, чтобы находясь в осаде, самим не околеть с голоду… А станете в поле, то, знаю, начнете обижать наш же люд — уж таковы повадки у вашего народца. Ваши вои обидят, а роп-тать станут на князя… он, де, привел. Поэтому я против, чтобы вы при-водили сюда большую рать. — Было понятно, что священник пытается оградить князя от внутренней дрязги: ни к чему Святославу озлоблен-ность горожан и смердов из окрестных сел. — А если уж чешутся у вас руки христиан пограбить, то не сюда орду ведите, а на Переяславское княжество, оставшееся без князя. Пользы, разумею, больше будет… Хотя какая она-то польза, — обреченно махнул он рукой и рукавом рясы, как большая птица черным крылом, — когда инородцы русские земли зорить станут… Эх, грехи наши тяжкие…
Высказавшись, сел насупившись, как сыч или столетний ворон, весь черный и сумрачно-хмурый.
«Вот тебе и батюшка, — усмехнулся про себя Святослав. — Вроде мирный и богобоязненный, но сказал так, что лучше и не придумаешь. Особенно с нападением на Переяславль. Пусть-ка юнец Мстислав, у которого и молоко на губах от материнской титьки не обсохло, попля-шет, когда узнает, что его княжество разоряется. Неверное, не до моей земли станет… к себе спасать свой удел побежит».
— И то правда, — вслух поддержал он своего духовника, — а призо-вите, дядья мои, половцев своих да на Переяславль и Киев. Пусть князья Изяслав да сынок его Мстислав почешутся, познают по чем фунт лиха.
— Призовем, призовем, — загалдели оживленно Турукан и Комос, радуясь тому, что им разрешили пограбить русские владения, чего раньше строго запрещали. — Поможем тебе, племянничек. Это вы, рус-ские, о родных корнях забываете, а мы помним. Помним — и рады по-мочь!
Обговорив еще несколько вопросов, касающихся защиты города и подвоза продовольствия, Святослав, распустив бояр и воевод, пошел к супруге.
— Что решили? — спросила та, как только он переступил порог ее светелки. — Ровно на заднем месте сидеть или узлы вязать да сухари в дорогу сушить?